Литания влюблённых

[Огненный Тигр]

Фик по Вархаммеру, Дети Императора времён Ереси. Рейтинговый, потому что слаанешиты. А так - про любовь, музыку, войну и дружбу. И про моих любимых героев.

Когда один из громадных залов Ла Венице, части корабля, отведённой летописцам, был заполнен людьми, он казался чуть-чуть балаганом, но весёлым и живым. Сейчас, в полумраке, это было таинственное и даже неприятное место. У стойки бара смеялись, но как-то неуверенно или нарочито громко. Сама Беква Кински сидела в одиночестве возле сцены. Мрачность почти пустого зала идеально подходила к её настроению. Скоро сюда придёт больше людей, вспыхнет свет и придётся перебраться в каюту. Беква терпеть не могла общаться, когда не могла похвастаться новыми творениями и задумками. А сейчас, несмотря на честь быть одной из летописцев Великого похода, на огромные планы, она ещё не создала даже жалкого наброска, даже того отрывка, отталкиваясь от которого, будет разворачиваться музыкальное полотно.

- Госпожа Кински, что-то случилось?

Раздавшийся рядом голос заставил её вздрогнуть и обернуться. И в очередной раз удивиться, насколько тихо могут двигаться космодесантники, если они не в полной броне. Впрочем, задумавшись, она могла и дредноут не услышать.

- Вообще нет. Но… спасибо за беспокойство. К сожалению, я не помню вашего имени, - из всех астартес она бы сразу вспомнила только Первого капитана Юлия Каэсорона – тот часто появлялся в Ла Венице, расточал комплименты талантам многих летописцев, в том числе и самой Беквы, и был в этой богеме удивительно своим. Под пристальным и строгим взглядом потревожившего её воина большая часть творческих личностей мгновенно почувствовали бы себя неуютно.
- Марий Вайросеан, капитан Третьей роты.
- Очень приятно, - такое официальное представление и высокий ранг собеседника абсолютно не смущали Бекву. Она не испытывала никакого трепета перед астартес. Искренне восхищалась рассказами о сражениях и подвигах, любовалась тем, как внушительно и грозно выглядят космодесантники, но… Да, они – великие воины, но она – великий композитор, - А почему вы решили, что у меня какая-то беда?
- Было похоже. Вы держались, как человек, который переживает потерю, стараясь не показать боль. А в такие моменты плохо оставаться одному.

«Если я кого и оплакивала, то покинувший меня творческий дар. К счастью, наша разлука будет краткой». Как бы тоскливо порой Бекве не было, она верила в свой талант.

Вслух музыкант сказала:

- На самом деле я просто задумалась. Но буду очень рада вашей компании. Вы – нечастый гость в Ла Венице, верно?

- Пожалуй, так. Я не настолько разбираюсь в искусстве, как многие мои братья, - Марий сел рядом с ней. Взгляд его оставался пристальным, и женщине почудилось, что собеседник не очень-то поверил в «простую задумчивость», - Мне повезло побывать на вашем концерте, и это действительно было великолепно.

Беква кокетливо прижала ладони к щекам: - О, удивительно, что я не запомнила вас. Честное слово, сейчас мне стыдно за такую невнимательность.

- Сложно запомнить того, кто был в свите лорда Фулгрима. К тому же… я видел, как вы играете. Когда музыка забирает всю душу, разве можно смотреть по сторонам?
«А он красив», - неожиданно для себя подумала Беква, - «Лицо выразительнее, чем обычно у астартес. И голос приятный». Думать так о космодесантнике было забавно, неправильно и соблазнительно одновременно. А ещё… может из-за полумрака, но казалось, что на лице Мария лежит какая-то тень. Усталость или ещё что? «Он не просто так пришёл сюда. Хотел от чего-то отвлечься? Но почему тогда выбрал в собеседники не развесёлую компанию у бара, а злую одиночку? Потому что его слова о потерях и боли – это очень неспроста.»
Секунду назад она собиралась расспросить воина о том, что творится там внизу, на Лаэре, о сражениях, о подвигах. Но, глядя ему в глаза, женщина отчётливо поняла – не сейчас. Если она хочет, чтобы это знакомство продолжилось, а ей этого очень хотелось, то надо говорить о чём угодно, только не о войне.

- Надеюсь, вы будете чаще приходить в Ла Венице. Хотя бы ради моей музыки. Если честно, мне тут даже больше нравится играть, чем в концертных залах Терры. Живее, что ли. Конечно, столько творческих людей в одном месте – это всегда немножно бардак и немножко змеюшник, и я представляю, каким наше сборище должно казаться любому солдату, но у нас действительно весело. «Что за бред я несу?» Но космодесантник внимательно слушал, потом начал спрашивать о тех залах и театрах на Терре, которые она упоминала вскользь, как само собой разумеющееся. «Кажется, что-то такое он здесь и искал».

Мысленно за этот разговор она поставила себе высший балл – ни слова о чём-то мрачном или печальном. Никаких вопросов о битвах. И всё-таки, вернувшись к себе в каюту, она невольно размышляла насчёт обратной стороны войны. Не той, которая победно выступает под флагами, снося противника, а о раненых и убитых. К этой другой стороне летописцев старались не подпускать, но у Беквы было хорошее воображение.
А ещё была одна книга. Древние стихи, написанные до Долгой ночи. Беква получила этот манускрипт в юности в награду за победу на одном из конкурсов и, хотя никогда не отличалась любовью к поэзии, тем более старой, которую приходилось чуть ли не расшифровывать, повсюду брала его с собой, как талисман. А сейчас ей было важно то, что этот Ричард или Ренард (в разных источниках имя поэта писалось по-разному) умел говорить о войне. Про обе её стороны.
Короткие чеканные строчки «Эпитафий». О гибели доблестной или случайной, о храбрости и страхе, о тех, кто сделал войну своей работой и судьбой. Конечно, во времена Ричарда-Ренарда Киплинга (с фамилией разногласий не возникало) солдатами были только обычные люди. Интересно, способны ли астартес испытывать такие же чувства, как те, сражавшиеся за забытые страны в забытых войнах? Могут ли они бояться или горевать?
Она перелистнула несколько страниц, потом вчиталась в «Проводите меня домой», где воин оплакивал своего друга, и перед глазами вновь проявилось выразительное лицо с тенью усталости. Эти слова древнего поэта вполне мог бы произнести Марий Вайросеан. «Астартес не ведают страха и тревоги. За себя».
Беква отложила книгу, дотянулась до любимого синтезатора. Да, вот так, сдерживаемая и глубокая скорбь. Ничего показушного, никаких истерических взвизгов, ничего слащавого. Это боль, которую носят в душе. Чистый мотив заполнил каюту.
Спустя несколько часов композитор задумчиво посмотрела на исписанные листы нотной бумаги. Нет, конечно, получавшееся ещё шлифовать и шлифовать, да и на концерт это не принесёшь. Не поймут. Зато, если чутьё её не обманывает, эта мелодия позволит ей кое с кем подружиться ближе. И, к тому же, это первая вещь, написанная в экспедиции. «С возвращением, мой дорогой талант. Советую больше не удаляться, у нас с тобой впереди много работы».

Судя по тому, как мало новостей доносилось в Ла Венице с полей сражений, внизу всё шло очень и очень не гладко. Говорили, что рано или поздно сам лорд Фулгрим поведёт своих воинов, и тогда с сопротивлением лаэран будет покончено одним решительным ударом. Летописцам предоставляли сколько угодно любоваться тем, как доблестные астартес готовятся к отправке в битву, кое-что рассказывалось о подвигах Второй и Третьей рот, но… очень аккуратно. Передавая через одного из пилотов Легиона, завсегдатая концертов и поклонника музыки, просьбу о встрече, Беква гадала, найдётся ли у Вайросеана время и желание ещё раз увидеться с ней. А ещё она поймала себя на том, что слегка тревожится за него. Порой война бывает безжалостна даже к лучшим.
Чего она точно не ожидала – что Марий появится на следующий день. Да, уже шептались, что многие роты были отозваны с Лаэра перед финальным ударом, но вряд ли у Третьего капитана было много свободного времени. И всё же он пришёл.
- Приветствую вас. Госпожа Кински, мне сказали, что вы зачем-то искали меня, - всё та же тень усталости, всё та же безупречная вежливость, почти церемонность общения.
- У меня для вас своего рода подарок. Произведение, которое пока ещё никто не слышал, - а вот видеть, как усталость сменяется искренним удивлением, было очень приятно.
Выходить с этой вещью на сцену в зале не было смысла, но Беква уже выяснила, в какой из малых репетиционных акустика лучше всего. А небольшое помещение идеально подходило для вручения дара. И для того, чтобы отношения стали менее официальными.
- Предупреждаю сразу, я далеко не тонкий ценитель искусств, - в голосе десантника явно слышалось смущение, - я восхищаюсь вашим талантом, но вряд ли смогу понять, насколько хорошо написано произведение.
- Так или иначе, оно создано для вас, - музыкант погладила клавиши синтезатора, настраиваясь на мелодию. Потом нажала на кнопку записи вокс-кастера. И с первыми же аккордами её слушатель замер, поражённый и грустным чистым мотивом, и тонкими пальцами, под которыми рождалась музыка. Мелодия преобразила лицо женщины – сейчас на нём отражалась скорбь. Беква была похожа на одну из тех древних статуй, которыми украшались гробницы. Но мотив не тонул в печали, он поднимался куда-то ввысь, уходя от горя в светлое небо. На секунду Марий увидел эту безоблачную лазурь и белый след, точно от пролетевшей «Штормовой птицы». Одной из множества сбитых на Лаэре, утонувших в океане или разбившихся об атоллы. И вот мёртвая машина взлетает, унося воинов… куда?
Последняя нота затихла. Щелчок выключившегося вокс-кастера. И только тогда Марий почувствовал, что по щекам катятся слёзы.
- Это в память всех, кто погиб на Лаэре, - музыкант достала кассету, - Прошу.
- Вы гений, - на фоне его руки кисть женщины казалась такой хрупкой. Пальцы, творящие чудо. Воин смотрел на кассету, пытаясь совладать с голосом, - Спасибо вам. Я не знаю, как вы поняли всё это. Я не знаю, как вам удаётся это выразить так. Но если кто здесь сомневается в вашей гениальности, то когда они услышат эту вещь…
- Никогда, - спокойно перебила его Беква, - Эта мелодия для вас и для всех, с кем вы решите поделиться записью. С большой сцены она не прозвучит никогда. Видите ли, летописцам предписано избегать минора в наших произведениях.
Пауза, потом Марий изменившимся, глухим голосом произнёс: - Вы нарушили приказ ради меня?
- Ну не совсем приказ. Летописцы, даже в Великом походе, всё же птицы вольные, и итераторы отлично понимают, что не могут водить нас на коротком поводке. Возможно, мне в итоге простят то, что я нарушила указания, но я не хочу, чтобы эту мелодию назвали скандальной и эпатажной. Это подарок. С большой сцены будет звучать другое, торжественное, прекрасное, победоносное. Но война не бывает без минора, так? - Да. И… что я могу для вас сделать?
- Я бы хотела больше узнать про астартес. Не про победы, но про то, как вы живёте. Про тренировки, какие-то обычаи. Видите ли, это художникам хватает просто красивого момента, героических воинов в великолепной броне. Музыкантам приходится вглядываться вглубь, чтобы мелодия не оказалась просто набором нот. А ещё, - она чуть помедлила, ловя интерес в глазах воина, - если позволите, перейдём на ты?
- Конечно. Хотя первое время это будет трудно.
- Почему же? - Беква не удержалась, чтобы чуть-чуть не поддразнить Мария. Её план сработал идеально, даже пугающе-идеально, она не ожидала слёз в его глазах, и, кажется, про официальность можно уже забывать, - Неужели это такая дерзость с моей стороны? Или я выгляжу настолько старой и чопорной, что меня не стоит называть по имени?
Женщина кокетливо опустила взгляд, невольно приглашая собеседника увидеть её весьма легкомысленное платье. Про себя она сама посмеивалась над своим поведением – кто сказал, что астартес воспринимают красоту так же, как и обычные мужчины? Марий смотрел на неё спокойно и серьёзно.
- Если это и дерзость, то не для вас. Я знаю достаточно воинов, равных мне. Даже тех, кто превосходит меня. Но я не знаю музыканта, который может сравниться с вами.

 

запись создана: 09.04.2019 в 10:17

@темы: вархаммер 40000, фанфики мои

Comments

[Огненный Тигр]

«Нам всем нужно что-то, кроме войны, чтобы не озвереть или не превратиться в бесчувственные боевые машины». Вайросеан давно понял эту нехитрую истину, но Лаэр, проклятая планета, забиравшая жизнь за жизнью, проверяла философию на прочность. И Третий капитан почти поддался этому натиску. У Каэсорона были книги и искусство, у Деметера – собственный жизнерадостный нрав, а Марий, видя, как раз за разом его умение планировать не позволяет избежать потерь, то бесновался, то чувствовал глухое отчаяние. Война не отпускала его даже в моменты отдыха. До недавнего времени.
Он не ожидал, что краткие встречи с прекрасной музыкантом станут такой отдушиной. Но каждый их разговор позволял хоть ненадолго оставить войну за порогом. Марий видел, что Беква живо интересуется всем, что связано со сражениями, но она старалась не касаться этой темы. Был миг, когда он сам начал рассказывать о том, что происходит на Лаэре – и в первый момент глаза женщины вспыхнули, а потом она шутливо ударила его по руке и сказала «Не надо. Потом расскажешь, когда вы победите, когда тебе не будет больно». Эта её манера общаться, не замечая разницы в статусах, как она говорила бы с кем-то из своих приятелей-летописцев, зачаровывала. Беква казалась ему небожительницей из древних легенд. Она творила красоту, она сама была красотой. И она умела понимать.
Мелодия – её подарок стала для Вайросеана чем-то вроде талисмана. Он никогда не позволял себе поддаваться суевериям, но образ разбившейся машины, уносящей мёртвый экипаж в небеса, позволял хоть как-то смириться с потерями. Погибшие уходят в нашу память и в музыку, и в этом нет ничего от варварских культов. Просто поэтический образ.
Хотя формально считалось, что посвящать летописцев в боевые планы Легиона неправильно, слухи разбегались по Ла Венице, как круги от брошенного в воду камня. Не важно, кто из астартес или смертных пилотов распустил язык – о грядущем финальном штурме, похоже, знали все. Проходя по здешним коридорам, Марий чувствовал, с каким любопытством за ним следят летописцы, впрочем, спросить что-то напрямую никто не осмелился. В отличие от Первого капитана, Вайросеан не изображал покровителя искусств.
Беква ни о чём расспрашивать не собиралась. Глаза женщины сияли как звёзды, но это была страсть творца, а не желание что-то выведать.
- Ты знаешь, я нашла стихи о войне, которые помогут мне написать победную симфонию. Но я бы хотела, чтобы ты сказал, это действительно стоящая вещь или россказни человека, который знает сражения только по батальным полотнам? - продолжая говорить, она рассеянно поглаживала обложку манускрипта.
- Не сегодня, прости. Эта встреча будет слишком недолгой, - пара фраз, и всё. Но мне нужно было тебя увидеть. Знать, что есть что-то, кроме войны.
Беква закусила губу, пристально глядя на него. Марий не мог понять, что он видит на тонком лице – то ли обиду за такое пренебрежение творческими планами, то ли тревогу, но здесь и сейчас он собирался немного нарушить правила.
- А в следующий раз мы увидимся, когда Лаэр будет взят. И тогда спрашивай, о чём хочешь.
Ещё секунду она стояла неподвижно, а потом внезапно бросилась к нему, прижалась.
- Только вернись, вернись, вернись. Я слышала, там внизу прекрасный ад. Безумно красивый и смертельно опасный. Вернись, пожалуйста.
Её порыв казался почти безумием. На мгновение Марий замер, не рискуя оттолкнуть обнимающую его женщину, не понимая, что с ней. Война всегда полна риска, эту истину знали и астартес, и смертные, служившие Легиону. Опасности очередного сражения здесь воспринимали как вызов или неизбежное зло. Такое искреннее беспокойство он видел впервые в жизни.
Очень мягко Вайросеан произнёс:
- Всё будет хорошо. Лаэр уже проверил нас на прочность, ничего страшнее он не выдумает. Я вернусь.
Беква подняла голову. Она пыталась улыбаться, но судорожное дыхание выдавало тревогу. Марий склонился, коснулся губами её волос. Этот жест пришёл невесть из каких книг, но сейчас так было правильно. Момент близости и нежности, и ответная улыбка.
- Я вернусь.

«Наше прощание можно было смело вставлять в любую мелодраму о войне. Вернее, оно было оттуда скопировано», - вспоминая о том, как чуть ли не рыдала, прижавшись к космодесантнику, Беква тихо фыркала. Шаблонная романтическая героиня, провожающая своего возлюбленного на фронт. Как пошло!
Она прекрасно осознавала, сколько актёрства было в этой сцене. Вот только… война была настоящей. И известия о потерях, просачивающиеся в Ла Венице, заставляли её против воли задумываться – а вернётся ли он? Битва безжалостна даже к лучшим. В какой-то миг женщина поймала себя на том, что прислушивается к новостям с Лаэра не с любопытством, а с тревогой. «Заигралась в романтическую героиню? Ты, конечно, ни на волос не сфальшивила в той сцене, но ты же не влюбилась по-настоящему?» Нет, конечно, нет, но… Беква неожиданно поняла, почему её так тянет к Марию. Не только из-за сочетания отваги, силы и чистоты, того, что она ценила в мужчинах, но и потому, что рядом с ним все эти мелодраматические ходы и сценки становятся удивительно настоящими. Потому что он искренне в них верит.
«Тебе не хватило одной неудачи в любви, и ты нашла ещё более безнадёжный вариант романа? Астартес – не совсем люди, вряд ли он может хотя бы понять твои чувства, не то, что ответить!». Женщина глянула на своё отражение и с вызовом улыбнулась: - Посмотрим.
Триумфальная весть о взятии Лаэра пролетела по коридорам Ла Венице, точно победный гимн. Рассказы о потерях мгновенно отошли на задний план, Беква была одной из немногих, кто интересовался скорбным списком раненых и погибших. Про Третью роту шептались, что их постигла какая-то неудача, но командир жив и вытащил своих воинов из той западни, куда они попали.
Всё хорошо. Можно было готовиться к счастливому моменту экскурсии по Лаэру, сводить счёты с одним глупым скульптором (ничего сложного – просто в дружеском разговоре с Юлием Каэсороном после всех поздравлений и расспросов о захваченной планете сказать, что некий Остиан слишком неуравновешенная натура, трудно представить, как на него подействует чуждая красота Лаэра), продумывать наброски будущей мелодии… и ждать, ждать, ждать, что на пороге твоей каюты появится знакомая фигура. Марий не приходил, и это её слегка злило.

[Огненный Тигр]

Ко дню спуска на Лаэр Беква почти убедила себя, что самая безумная влюблённость в её жизни закончилась, толком не начавшись. Мало ли, по какой причине один суровый армеец решил, что общаться с некой композитором ниже его достоинства. Хотя Первый капитан Юлий Каэсорон почему-то не стесняется побыть гидом для летописцев.
Слушать его рассказы о войне было приятно. Юлий рассказывал про героизм тех или других астартес, про то, как сражался сам Фулгрим, о странном оружии лаэран и поющих коралловых башнях. Прекрасное сочетание юмора и пафоса. И ни тени минора. Хотя взгляд всё равно притягивали то разрушенные здания, то погибшие ксеносы. Лаэр совсем недавно был полем битвы. И это было прекраснейшее поле битвы на свете.
Парящий над морем город казался миражом. Куда там ульям старушки Терры! Печальные стоны нескольких оставшихся целыми башен словно пели погребальную песнь для лаэран, и Беква невольно прониклась трагичностью их простенькой мелодии. А потом она услышала напев Храма.
Кто-то совсем близко предупреждал не споткнуться о наваленные возле входа обломки колонн. Кто-то восторженно вскрикнул о дивных фресках. Всё это уже было абсолютно не важно. Из глубин чуждого и чарующего сооружения доносилась музыка, равной которой Беква не слышала никогда. Точно заворожённая, женщина прошла в центр огромного зала, который капитан Юлий назвал Пещерой Меча, и застыла посреди него, вскинув руки с микрофонами вокс-кастера. Звуки лились потоком, они волнами захлёстывали её, они манили… и спрашивали: «Сможешь ли ты повторить нас? Сможешь ли ты, чужачка из рода победителей, забрать нашу красоту?» Башни оплакивали, но Храм никого не жалел.
Она не знала, сколько времени простояла так, записывая наследие погибшей расы. Кажется, плакала. Из забытья её вырвал только голос самого Фулгрима – великолепный Фениксиец вошёл в этот зал, и выглядел здесь не захватчиком, но тем, кому по праву принадлежит этот Храм и вся его красота. Беква рухнула перед ним на колени.
- Я напишу для вас такую же музыку, волшебную, достойную вас. Симфонию в вашу честь, о Феникс, - потому что не будет мне покоя, если не появится нечто, равное напевам Храма. Если голос Лаэра стихнет, не найдя наследника. Она сама не осознавала, что произносит вслух, что про себя, сколько в её словах почтения, а сколько недопустимой дерзости. Обычно композитору составляло немало труда придумать название для своих работ, Беква посмеивалась, что проще написать три произведения, чем подобрать имя одному, но тут оно пришло само собой. Маравилья. Выдохнув это слово, женщина уже знала, что по-другому её будущая симфония называться просто не может.
Чуть успокоившись, она услышала, как довольно улыбающийся Фулгрим говорит Каэсорону проводить госпожу Кински к челноку, иначе музыкант, верно, останется здесь навеки. Юлий осторожно помог женщине подняться, но его прикосновение почему-то вызвало раздражение. «Не тебя я хочу здесь видеть».
Мимолётная неприязнь также быстро развеялась, вскоре Беква уже улыбалась шуткам Каэсорона. Выйдя из Храма, оба замерли, как будто расстаться с этим местом навеки действительно было трудно, и женщина неожиданно для себя спросила:
- Капитан Юлий, а что произошло с Третьей ротой? Я слышала, что они попали в западню, что их постигла какая-то неудача.
- Не совсем так, - Каэсорон провёл свою спутницу по галерее вокруг здания, указал на одну из сторон атолла, - Им выпало атаковать с юга, с самой укреплённой части самого укреплённого острова. Вы видите, какой путь они проделали. Да, Третья рота не успела вовремя к штурму Храма, но капитан Вайросеан в этом не виноват.
- О да! - горячность в голосе Беквы удивила её саму не меньше, чем её собеседника. Промелькнула осторожная мысль, что не стоит так выдавать себя, но желание узнать, что там с Марием, было куда сильнее. И чего ей бояться, а главное, кого – воина, давно ставшего добрым приятелем летописцам? - Просто ходили разные слухи, и я беспокоилась, что капитан Вайросеан был ранен…
- К счастью, нет. Хотя… раны на душе порой страшнее, чем на теле, и заживают хуже. Марий считает, что подвёл лорда Фулгрима. Примарх простил его…
- Но он сам себя простить не может, так?
Каэсорон криво усмехнулся:
- Именно. Вы хорошо знакомы с Марием?
- Достаточно, чтобы представить, как он переживает неудачу, - Беква помедлила, думая, не слишком ли много сказала, потом более спокойным тоном добавила: - Вообще капитан Вайросеан – очень приятный собеседник и ценитель музыки.
Кажется, её слова очень изумили Юлия, но тот быстро скрыл удивление за привычными комплиментами «Ваша музыка никого не оставит равнодушным». Впрочем, разговор быстро стих, слишком много было впечатлений для пустой болтовни.
Уже по возвращению на корабль Каэсорон неожиданно спросил: - Кстати, а вы когда-нибудь видели тренировки астартес?
- Вообще нет, - Беква вскинула глаза, - летописцам редко показывают что-то непарадное, и я думала, ваши собратья не захотят, чтобы их застали за упражнениями.
- Вообще да, но ради вас можно сделать исключение, - Юлий чуть улыбнулся, - вот этот коридор ведёт на тренировочную палубу. Туда вас пропустят.
«Не знаю, как вы умудрились подружиться с Марием, но, может, вам удастся напомнить ему, что мир не заканчивается этой проклятой неудачей!».

[Огненный Тигр]

Беква Кински мало когда смущалась. Даже сейчас, направляясь в те помещения, куда летописцев пускали редко, она вела себя так, точно имела полное и неотъемлемое право находиться здесь. И эта уверенность производила впечатление, по крайней мере, никто не попытался её останавливать. Она сама не ожидала, что хоть какое-то чувство сможет отвлечь её от творчества, от того безумного вдохновения, не оставлявшего женщину с момента посещения лаэранского Храма. Но Марий был ей нужен. Беква хотела его увидеть, хотела, чтоб он сидел рядом, и она рассказывала про свои музыкальные планы. Ещё некоторые желания были слишком безумными, чтобы проговаривать их хоть мысленно, ну мало ли, какие сны тебе снятся. Но женщина прекрасно понимала, что вырядилась как на свидание, а не как летописец, знакомящийся с жизнью астартес. Впрочем, что местные солдафоны понимают в платьях?
- Простите, вы знаете, куда вы идёте? - один из тех самых местных, кажется, решил, что она просто заблудилась. Ну-ну. Беква ответила ему вежливейшей улыбочкой.
- На тренировочную палубу.
- Но… эээ… а разрешение у вас есть?
Она помедлила мгновение, уже предвкушая, как поставит на место этого паренька (забавно, когда человек, служащий космодесантникам, начинает сам воображать себя чуть ли не астартес) упоминанием, кто именно показал ей дорогу сюда, но неожиданно сказала совсем другое:
- Третий капитан Вайросеан разрешил мне увидеть тренировку его роты.
Больше вопросов не возникло. Ей разве что вежливо рассказали, откуда удобнее и безопаснее всего наблюдать за этой тренировкой. «И, между прочим, я ни капли не солгала. Ты обещал мне!».
Зрелище, открывшееся её глазам, было одновременно завораживающим своей мощью и, если честно, малопонятным. Астартес, разделённые на несколько больших отрядов, сражались друг с другом. Через несколько минут она сообразила, что те отряды, кому досталась роль «противника», обороняют некие условные укрепления, остальные должны выбивать их оттуда. К сожалению, не получалось услышать, о чём они там между собой переговариваются, но хватало и того, что пару раз она подметила, как «атакующие» и «защитники» обмениваются насмешливыми жестами. А то порой схватка выглядела пугающе настоящей.
Присутствие незванной зрительницы обнаружили быстро, один из космодесантников обратил на неё внимание командира. Когда Марий посмотрел в её сторону, Бекве почудилось, что её сердце на миг замерло. И… судя по всему, эта зараза сказал своим нечто вроде «Продолжаем тренировку!». Ну ладно. Если кто-то надеется, что она заскучает и сбежит, то не будет ему такой радости. Бледная от бешенства женщина замерла на безопасной галерейке, вцепившись в поручни. «Я досмотрю это представление». Тем более, что восхищение слаженными действиями пробивалось даже через злость.
Судя по всему, «нападающие» всё сделали правильно – несмотря на яростное сопротивление «осаждённых», один за другим они выбывали из схватки. Не обходилось и без промахов или курьёзов. Один воин решительно прыгнул на укрепление, но потерял равновесие, пропустил удар от бдительного «врага» и рухнул вниз. Но общего исхода боя такие мелочи изменить уже не могли. Поставленная задача была выполнена.
Беква невольно хихикнула, представив, как вокс-связь сейчас полнится обсуждением «а вот мы вас», «а вот если бы это мы атаковали, а вы защищались, мы бы вас вообще за пять минут вынесли». Конечно, броня придавала космодесантникам жутковатый, несколько нечеловеческий вид, но под керамитом всё же люди, и вряд ли они сильно отличаются от обычных солдат.
- Я не ожидал встретить вас здесь, - Марий поднимался на галерейку. Даже в своих громоздких доспехах он не выглядел неуклюжим, и женщина поймала себя на том, что мощь его движений завораживает. Шлем он уже снял, и Беква встретила его взгляд, пытаясь заметить хоть тень пренебрежения или недовольства. Но нет, кажется, он всё-таки рад её видеть.
- Вы пообещали мне показать тренировки астартес. И я позволила себе небольшую дерзость – прийти без дополнительного приглашения. Невероятное зрелище, хотя, боюсь, поняла я отнюдь не всё.
- Если вам интересно, я могу объяснить, какие задачи ставились перед воинами, - показалось ей или нет, что его голос чуть дрогнул?
- О, мне очень интересно, - она заговорила тише, - Если вам не стало неприятным моё общество и не скучно разъяснять это всё человеку, мало что понимающему в стратегии и тактике.
Укол насчёт «не наскучила ли я вам?» попал в цель. Беква заметила, как Марий плотно сжал губы, как в его глазах промелькнуло что-то странное. Потом он ответил, также негромко:
- До Ла Венице новости доходят быстро. Я думаю, вы уже знаете почти всё о финальном штурме Лаэра. И вряд ли вам самой приятно общаться с неудачником.
- Вообще-то не с неудачником, а с человеком, не сумевшим сделать невозможное. Я видела эту южную сторону, там какой-то лабиринт препятствий, - жаркий злой шёпот срывался с губ раньше, чем она успевала обдумать, что именно произносит, - А ещё я не привыкла отворачиваться от своих друзей из-за каких-то временных неудач, - женщина тряхнула головой, роскошная причёска разметалась по плечам, - И ещё вы обещали мне ответить на вопрос про одни стихи.
Выдохнув свою тираду, она замерла, не представляя, что услышит в ответ. Марий покаянно склонил голову.
- Простите. Я подумал, что…
- Что я ещё большая стерва, чем обо мне сплетничает Ла Венице, - хихикнула Беква, чувствуя себя победительницей, - Так вот, я, конечно, стерва, но вы – мой друг. И если у вас сегодня найдётся свободное время, я буду ждать.
- Найдётся, - и вот кто б знал, что он умеет улыбаться так, почти по-мальчишески искренне. Кажется, наша сегодняшняя встреча будет далеко не последней (и мой самый безумный роман ещё не закончен).

[Огненный Тигр]

К вечеру (насколько на корабле была заметна смена дня и ночи) Беква успела превратить каюту из бардака в творческий беспорядок, помучиться над выбором наряда и причёски, вдумчиво поизучать себя в зеркале, прикидывая, какие недостатки лица надо срочно скрыть, а в итоге вообще отказаться от косметики. Сейчас, рассматривая своё отражение, она решила, что вышло даже неплохо. Без макияжа, распущенные волосы, простое и удобное платье (всё равно намного роскошнее того, что носят многие девушки-летописцы). В таком виде не поражают воображение мужчин. В таком виде идут на свидание, если оно должно закончиться постелью. Чтобы точно ничего не помешало, не смазалось и не портило настроение.
«Знал бы Марий, о чём я думаю!». Шутливая мысль сменяется другой, язвительной и требовательной: «А может, для начала ты сама перестанешь пугаться своих желаний? Ты страдаешь, что скоро время любви для тебя закончится, высматриваешь морщинки и тут же боишься сделать шаг и получить того мужчину, которого хочешь». Женщина вздрогнула. После загадочного лаэранского Храма легко было подумать, что этот голос – порождение той же чужой и странной воли, что создавала там прекрасную музыку, прощальный подарок истреблённых ксеносов. Но нет. «Это мои желания и я готова рисковать ради них». Стук в дверь каюты развеял размышления. «Посмотрим, что у меня получится».
Первые минуты разговора были похожи не то на сложный танец, не то на приглядывание друг к другу двух кошек. Беква пыталась совладать с бурей чувств, Марий, казалось, всё ещё не верил, что она его простила. Впрочем, заметив это, женщина быстро взяла беседу в свои руки, начав расспрашивать про ту тренировку. «Тебе и так хватает угрызений совести на пустом месте, только передо мной их не надо». И да, разговаривать намного удобнее, сидя рядом с собеседником, а не напротив него.
Слушать про поставленные задания, про то, чего командир добивался от своих бойцов, было любопытно. Картинка из совсем другой жизни.
- Не будь я музыкантом, я бы хотела стать солдатом, - прошептала Беква, в очередной раз недооценив острый слух собеседника. И то, что Марий никогда не бывает настолько увлечён своими рассказами, чтобы не прислушиваться к ней.
- Тебе так нравится война? -вопрос без тени насмешки астартес над размечтавшейся смертной, просто интерес.
- Да. Там, где риск, всё становится удивительно настоящим. И люди, и чувства, и вообще всё. Меньше наносного, больше искреннего. А что для тебя война? - откровенность за откровенность, милый мой.
- Регицид, в который играют жизнями. И почти никогда не получается не расплатиться за победу кем-то из своих. И любое несовершенство плана или выучки умножает эту цену. Мы плохо умели штурмовать укрепления, на самом деле, слишком привыкли, что обычно засевшего в крепостях противника выбивают орудиями Механикум. Но на атоллы не получалось спустить боевую технику. И мы учились этому под огнём фанатиков, дравшихся за свою родину. И заплатили слишком много.
- Южная сторона, самая укреплённая сторона самого укреплённого острова, - медленно произнесла Беква, - Там никто бы не справился лучше. Я видела… даже сейчас понятно, как это было жутко. Какой Лаэр вообще жуткий и прекрасный.
- Не важно, что могли бы сделать другие. Я не справился. И подвёл очень многих своих, - пауза, долгая и пронзительная. Потом Марий явно через силу улыбается, - Но я знал, что Лаэр должен тебе понравиться. Там небо и море цвета твоих волос.
«Кажется, мне только что сделали комплимент. Или даже проговорились о чём-то большем». В любом случае, упускать эту тему Беква не намерена.
- Ты вспоминал обо мне там? – дождаться короткого «да» и с дрожью в голосе, только наполовину наигранной, спросить: - Я тебе нравлюсь? Не как музыкант, не как собеседница…
«Но как прекраснейшая из женщин». На мгновение Марию почудилось, что Беква может прочесть его мысли. Узнать то, чего ты сам наполовину не понимаешь. Что видел её во сне и впервые в жизни пожалел, что плохо запоминаешь сны. Что память не сохранила весь грезившийся разговор до последнего слова. То, что который раз отводишь взгляд от её пресс-папье – статуэтки, изображающей обнявшуюся пару, потому что завидуешь тому человеку, кто может быть рядом с ней.
- Да. Нравишься.
- Тогда ты меня поймёшь, - выдохнула Беква. Положить руки ему на плечи, поймать удивление в глазах. И прижаться губами к губам, чудом не зажмурившись, как девчонка-школьница. Хотя её поцелуй был отнюдь не скромным.
Марий аккуратно отстранил её.
- Никогда больше так не делай. Слюна астартес ядовита для смертных.
Его слова отозвались неприятным холодком по коже. «Он – не человек, я собираюсь затащить в постель боевую машину». Но почему-то от этого желание становилось только сильнее. Беква улыбнулась:
- Хорошо. Есть много других способов доставить друг другу удовольствие.
- О чём ты? – Марий не представлял, что будет дальше. В какую игру играет эта небожительница, чего она сейчас хочет? Единственное, что он осознавал – что он готов пройти эту игру до конца.
Женщина вновь устроилась, прижавшись к нему. Очень удобно, чтобы позволить приобнять себя. Чтобы почувствовать, как чужие пальцы робко прикасаются к твоему телу. «Ты, милый мой, тоже этого хочешь. А что пока сам не разбираешься в своих желаниях…»
- Видел у меня на столе пресс-папье? Это миниатюрная копия одной древней статуи, о которой неизвестно ничего. Ни кто её создал, ни даже как она называлась. «Поцелуй», «Любовники», «Пара» – ей пытаются подобрать названия, но истинного не знает никто. И тем не менее, это шедевр. Мне нравится об этом думать – что через все войны и ужасы сохраняется самое важное. Искусство и любовь, - откинуться, ложась мужчине на колени, так, чтобы увидеть его лицо, - Я люблю тебя, Марий. И я хочу быть с тобой. Как эти двое.
Пауза, и впервые страх, настоящий страх. «Если он меня оттолкнёт…»
Пауза, и её слова кажутся невозможными, невероятными. «Быть с тобой». Как будто все твои смутные желания обрели имя.
- Мы не можем. Ты слишком хрупкая, Беква. Я не рискну обнять тебя, - и всё же он медленно проводит ладонью по её груди. И замирает, когда с губ женщины срывается стон.
- Это не от боли, - поспешно выдыхает она, заметив его тревогу, - Мне нравится то, что ты делаешь. Очень нравится. У тебя пальцы музыканта, милый мой.
- Разве? Ты льстишь мне, Беква. Я бы хотел, чтоб тебе понравилось, хотел бы быть твоим, но… не осмелюсь.
Женщина звонко рассмеялась.
- Тогда доверься мне. И знай, что я скажу, если мне что-то не понравится. А для начала, одежда в этом только мешает.
Она гибким движением хищницы вывернулась из-под его руки, встала и сбросила платье. Пусть её красоте осталось недолго, но пока ей нечего стыдиться наготы. А восхищённый взгляд любовника… возлюбленного, казалось, ласкал тело.
Когда Марий последовал её примеру, сняв одежду, Беква чуть заметно облизнулась. И он, существо с фигурой античной статуи, может на что-то не осмеливаться? Невинная наивность, как ей такое нравилось. И никто из тех, кто познавали тайны любви в её объятиях, потом об этом не жалели.
Сам факт, что грозный воин так беспрекословно повинуется её словам, тоже безумно возбуждал. Марий вытянулся на кровати, напоминая опасного хищника, приведённого в женскую спальню. Беква ласкала его, чуть вздрагивая, когда пальцы касались разъёмов для доспеха. Но даже эти почти раны не портили его красоту. Сначала ей чудилось, что она прижимается к настоящей статуе, но его тело быстро откликнулось на ласки. Промелькнула мысль, что можно оставить это всё так, довести любовника до пика наслаждения только руками и губами, но острое желание отгоняло все благоразумные порывы. Женщина желала своего мужчину, желала почувствовать его в себе, и пусть это будет больно – какая разница. Да и не настолько астартес отличаются от людей… этим.
Сесть на него наездницей, вскрикнуть – не от боли, от удовольствия этого слияния. Увидеть, как в затуманенных наслаждением глазах отражается тревога, и шептать, что всё хорошо, что он лучший, что ты хочешь, жаждешь его всем телом… и не лгать. До последнего мига, до последней судороги наслаждения – твоей и его – лгать незачем. И не бояться ничего, даже когда ты почти падаешь на него и оказываешься в могучих объятиях, которые могут тебя раздавить, как хрупкую вазу. А вот как он поймал ту грань, за которой объятия стали бы уже болезненны, Беква не представляла. Как эти пальцы могли сжимать её тело, но всё же синяков осталось куда меньше, чем она ожидала. Руки музыканта, о да. О любимый мой.
Какое-то время они лежали рядом, не решаясь заговорить, разрушить этот дивный момент. Потом Марий странно улыбнулся:
- Я не знал… и не верил, что такое бывает.
- Будь со мной и тебе откроются чудеса, - хихикнула Беква.
- Уже открылись, - Марий поцеловал её и поднялся с постели, - Отдыхай, любовь моя.
- Уходишь? – следить за тем, как он одевается, тоже было приятно, а вдвоём на этой кровати точно не уснуть, но… но…
- Так нужно, - кивнул он. Никакие правила не запрещали этот роман, но лучше не давать повода для сплетен. Раньше Вайросеан смог бы одёрнуть шутников, теперь… он был не уверен.
Обычно после акта любви Беква предпочитала заснуть или хотя бы всласть поваляться в постели. Но сейчас, стоило ей остаться в каюте одной, и музыка заполнила разум. Как будто от того, что женщина исполнила свою мечту, в её замысле появились новые тона. Обнажённая, со спутанными синими волосами, она обрушивала пальцы на клавиши синтезатора, мучительно подбирая то, что ей чудилось. В этот миг Беква Кински была похожа на ведьму из старых сказок. Или на богиню из легенд.

[Огненный Тигр]

Творчество почти не отпускало – ни днём, ни ночью. Никогда раньше Бекву не накрывало вдохновением так. Может, потому, что сошлись воедино три вещи – музыка, любовь и война. С того момента, как женщина увидела разгромленный Лаэр, что-то изменилось. Раньше война была глянцевой картинкой со славными воинами, потом, после знакомства с Марием и тревоги за него, чем-то жутким и жестоким, забирающим жизни лучших. Но захваченный город раскрыл новую грань. Война была ужасна и прекрасна, она рождала победы, она заставляла чувствовать высшую степень гордости. Беква не лгала, когда говорила, что не будь она музыкантом, хотела бы стать военной. Иногда в полуночной дрёме ей мерещилась музыка, способная побеждать. Способная убивать.
Поглощённая творчеством, она стала почти отшельницей. Та, кого в шутку называли владычицей Ла Венице, теперь проводила время в своей каюте или облюбованной маленькой студии, а выходя к остальным летописцам, не расставалась с вокс-кастером и наушниками. Ей вовсе не нужно было выслушивать болтовню братьев и сестёр по искусству, чтобы знать все важные новости.
Впрочем, она не старалась выведывать какие-то тайны Легиона. Свидания с Марием и без того были удивительными и вдохновляющими. То, как он слушал наброски Маравильи и как утешал Бекву, раздосадованную очередной неудачей. Вместо того, чтобы льстить и клясться, что «ты лучшая на белом свете, у тебя всё получится», Вайросеан спросил:
- Помнишь, ты говорила о книге, которая должна как-то помочь? Покажешь эти стихи.
Она протянула фолиант Киплинга и замерла, наблюдая, как её возлюбленный вчитывается в древние строки. Марий хмурился, перелистывая страницы, и в какой-то момент ей почудилось, что он сейчас просто отбросит… хотя нет, аккуратно отложит книгу и скажет, что это такое же враньё, как многие сочинения современных летописцев. Но он заговорил совсем о другом.
- Этот человек точно был воином. Он очень многое знает. Но почему тут столько говорится о богах?
- А, это? – Беква пожала плечами, - Книга ведь очень старая. Тогда на Терре царили всевозможные суеверия. Даже смешно, правда?
- Не совсем. Извини, я не привык, чтоб к таким темам относились легкомысленно. Надеюсь, я не обидел тебя? – в тёмных глазах мелькнула искренняя тревога.
- Не думаю, что мы поссоримся из-за старых обычаев. Я этим богам не поклоняюсь, - хихикнула женщина, - А скажи, есть стихи, которые тебе особенно понравились?
- Есть. Про баллады ничего говорить не буду, в них вчитываться надо. А из того, что сразу цепляет… «Пыль» – вот это настоящая вещь о войне. А ещё это песня. У неё должна была быть мелодия. Очень простая, марш есть марш, но она там точно была.
На мгновение Марий смолк, явно пытаясь подобрать мотив, даже легко отстучал какой-то ритм по столу, потом убрал руку, смутившись. Беква смотрела на него с искренним интересом.
- Ещё «Литания влюблённых», - он помедлил, подбирая слова, - Ну да, это опять почти молитва, но она не про выдумки. Она о настоящем. И это тоже песня. Не походная, совсем другая, но её пели, должны были петь. И «Эпитафии» – войны без смертей не бывает. Две особенно хороши, - Марий открыл нужную страницу, опасаясь переврать хоть слово, - «Командир морского конвоя» и «Бывший клерк».
Если первое было почти ожидаемо – история человека, выполнившего приказ даже ценой своей жизни, не могла не понравиться поклоннику долга, то второе Бекву искренне изумило. Что мог увидеть космодесантник в судьбе какого-то смертного, даже солдатом-то ставшего по случаю?
- А чем так хорош «Бывший клерк»?
- Где он, узнав, что значит сметь, набрался храбрости – любить, - низкий голос звучал так, точно Марий говорил о себе. И женщина схватила его за руку прежде, чем он продолжил. «Это, конечно, глупости, но я не хочу, не хочу, чтоб ты хоть слово сказал о своей смерти. Даже не всерьёз, просто цитируя старый стих».
- Я поняла тебя, - быстро проговорила она, - Но ты сказал, что вот два стиха – это песни. Попробуешь подобрать мелодии? Знаешь, я никогда бы не подумала, что «Пыль» можно петь.
- Но, - вот сейчас Марий действительно смутился, отводя взгляд, - я не умею подбирать музыку.
- Научишься, милый мой, - Беква хищно улыбнулась, - Ты услышал, что там есть мелодия, значит, уже не бездарен. И я научу тебя.

[Огненный Тигр]

Теперь у их встреч появилась ещё одна грань, не менее притягательная, чем разговоры или секс. К занятиям музыкой Марий относился с той же серьёзностью, как и к воинским упражнениям, а улучшенный слух астартес немало помогал ему. Беква искренне гордилась своим учеником и любовником.
То, что их отношения до сих пор оставались тайной даже среди наблюдательных и вечно сплетничающих летописцев, придавало этому роману особую остроту. Хотя иногда женщине хотелось устроить какую-нибудь выходку: повиснуть на шее у возлюбленного на глазах у всех, просто появиться вместе с ним где-нибудь. Пусть видят и завидуют.
- Знаешь, что я сделаю после премьеры Маравильи? – начальный фрагмент мелодии обрёл то звучание, которое слышалось композитору, самое время хвастаться и строить планы.
- Будешь наслаждаться всеобщим преклонением? – Вайросеан с улыбкой взглянул на свою подругу. Музыка, которую она создавала, даже сейчас, в отрывках, потрясала душу. Что произойдёт, когда эта вещь будет закончена, он не представлял.
- Спущусь со сцены, подойду к тебе и поцелую. При всех. И да, я серьёзно, - Беква вскинула голову так, что её распущенные волосы плеснули синей волной, - Иногда меня злит, что мы должны таиться. Ты не представляешь, сколько ты значишь для меня. А я делаю вид, что мы всего лишь приятели.
- Ты бы хотела, чтобы об этом знали? – Марий не мог представить, какими словами можно рассказывать о таком. Может, среди смертных всё иначе.
- Да. И нет. Пока ещё нет, - слишком много будет шуток и сплетен, и тебя они могут ранить. Мне-то всё равно, я и сама могу высмеять кого угодно, - Но потом… о поверь, после того, как прозвучит Маравилья, нам с тобой можно будет всё.
«В конце концов, не так долго мне осталось наслаждаться любовью и преклонением. Пластические операции могут многое, но слишком скоро они перестанут работать. И тогда…» Иногда Бекве уже казалось, что она больше похожа на фарфоровую куклу, чем на живую красавицу. А потом она смотрела на восхищение возлюбленного, и горечь отпускала. Ненадолго.
- Ты о чём-то задумалась? Я не мешаю тебе? – внимательность Мария к перепадам её настроения до сих пор была непривычной. Нет, ничего иного она от своих любовников и не ждала, но одно дело – те чувствительные богемные парни и девицы, с которыми женщина крутила романы раньше, а другое – воин, не позволяющий себе распускаться. Откуда у него эта чуткость? И как ему теперь ответить?
- Просто глупые тревоги и мечтания. Могу рассказать, если ты не будешь беспокоиться из-за этого. Творческая личность всегда с какой-то сумасшедшинкой в голове, - кажется, её шутливый тон его не обманывает. Ну что ж, пообещала – рассказывай, - Я думала, что скоро я состарюсь. Стану ужасной сморщенной каргой. И что лучше бы мне… да, тогда, когда я пойму, что красота уходит, провести одну ночь с тобой, попросив тебя не сдерживаться. Лучше мне умереть в твоих объятиях, чем шарахаться от собственных отражений. Зачем мне жить, когда я состарюсь?
Голос звучал настолько томно, что должен был подсказать любому мужчине – обними меня, скажи, что я вечно буду красивой. Сделай всё то, что должен любовник. Но Марий даже не потянулся к ней.
- Когда ты состаришься, ты продолжишь творить. Слух у тебя уже улучшен аугметически, пальцы… если понадобится помощь с этим, с тобой будет работать лучший наш апотекарий. Ты – гений, равного которому нет. И не смей говорить, что Маравилья станет твоей лебединой песней, ты не остановишься, пока дышишь. Ты будешь создавать новые чудеса. И никто на белом свете не стоит того, чтобы ты отказывалась от музыки.
Беква замерла, поражённая этой резкой отповедью. Посмей хоть кто-то из её любовников так отчитывать её, и роман бы закончился немедленно. Но Марий… о небо, я до сих пор для него прежде всего творец, а уже потом прекрасная женщина и его возлюбленная. Он ценит мою музыку выше моей любви к нему.
- Ловлю на слове, - промурлыкала она, - Вот представь, когда-нибудь я, уже старуха, да, страшная и сгорбленная, позову тебя. Нет, не ради постели, тогда меня это уже не будет интересовать. Просто посидеть за чашечкой танны или другого напитка, поговорить о стихах. Ты придёшь?
«Да, ты, не знающий старости, бессмертный, почти божество – снизойдёшь к сморщенной бывшей красавице?»
Она знала его ответ ещё до того, как Марий заговорил.
- Если мой долг позволит мне прийти, я приду. Ты знаешь, я не принадлежу себе. Но как только я смогу, я буду рядом с тобой.
По её телу пробежала дрожь от этих слов. Любой другой поклялся бы, что обязательно примчится по первому её зову, но эта мрачная искренность завораживала куда больше. Марий не лгал ей, не разбрасывался фальшивыми обещаниями. Но женщина смотрела ему в глаза и понимала: для него она всегда будет прекраснейшей и талантливейшей.
Скрывая смущение, Беква дотянулась до маникюрных ножниц и отрезала длинную прядь волос.
- А это тебе на память. Нет, не в знак клятвы, я тебе и так верю. Просто знай: даже если я буду ненавидеть собственное отражение, я буду помнить, что есть тот, кто считает меня красивой.
Марий молча поднёс синий локон к губам, как святыню. И женщина, пристально следившая за ним, поняла, что где-то так оно и есть. Не признававший никаких богов и суеверий грозный воин поклонялся ей.

[Огненный Тигр]

Тишина апотекариона бывает разной. Мрачным молчанием, когда медикусы осознают, что не справились. Напряжением, когда вы только ждёте огромного притока раненых. Сейчас тишина была смесью усталости и гордости.
Фабиус Байл поднял голову, точно пытаясь уловить эхо слов Эйдолона. Перед операцией лорд-коммандер вёл себя, как истеричный мальчишка, пытался вырваться из креплений стола, но потом, очнувшись, осыпал апотекария похвалами. И даже дружески похлопал по плечу:
- Я верю, что для меня ты сделал самые мощные улучшения. И надеюсь, что они будут только у меня. Мы, терранцы, держимся друг друга.
Естественно, Байл не стал с ним спорить. Апотекарий вежливо улыбался, мысленно поражаясь этой наивности. Да, Фабиус тоже был из рождённых на Терре, из переживших тот миг, когда Легион стоял на грани жизни и смерти. И именно поэтому он мог ясно оценить ситуацию.
Лорды-коммандеры были реликвией тех времён, благодарностью лорда Фулгрима к офицерам, не позволившим двум сотням воинам раствориться в отчаянии, лишиться гордости. Но миг их славы прошёл, когда по иерархии Легиона начали подниматься рекруты с родного мира примарха. И дело было не в том, что хемосийцы оказались намного талантливее терранцев. Просто среди большего числа воинов с большей вероятностью окажется гений. Статистика.
«Придут честолюбивые дублёры, дай им получше нашего сыграть», промурлыкал Фабиус старую песенку терранских спортсменов. И они пришли.
Веспасиан был хорош, совершенство во всех боевых дисциплинах, важных для астартес, но у него никогда не было той жажды знания и готовности учиться, которой отличался Юлий Каэсорон. Эйдолон сражался с яростью бешеного вепря (Байл любил вплетать в речь древние фразы, даже если с трудом представлял себе, что за зверь упоминался в сравнении), но Соломон Деметер, удачливый, умеющий моментально принять верное решение в самых жутких условиях, превосходил его как офицер. Что же касается Мария Вайросеана, не столь яркого на фоне помянутых, то в глазах Байла он превосходил их всех.
И дело было не в подхалимстве и даже не в том патриотизме, который заставляет уважать своего капитана больше, чем остальных офицеров Легиона. Апотекарий не мог забыть один разговор.
Уже после восстановления численности Детей Императора в нескольких ротах вспыхнула загадочная болезнь. Многие медикусы с ужасом перешёптывались, что вернулась та же беда, что почти уничтожила Третий Легион. Фабиус молча работал, не тратя времени на сплетни, но с опаской ждал, когда офицеры прикажут решить проблему проще – избавившись от заболевших, как это делали раньше, в дни умирания Легиона. Увидев входящего в апотекарион капитана, он был уверен, что именно такой приказ и услышит.
Вайросеан выслушал отчёт Байла и кивнул: - Продолжайте работу. Вы найдёте лечение.
- Но лорд Феррус говорит, что мы слишком много сил и средств тратим на заведомо слабых, раз они заболели, - аккуратно начал Фабиус. И вот тогда он впервые увидел своего командира разгневанным.
- Я подчиняюсь только приказам нашего примарха. Мне нет дела до мнения Ферруса Мануса. Жизнь любого из моих воинов дороже всей той аугментированной своры.
Это была горячность молодого командира, Марий совсем недавно возглавил роту. Байл не сомневался, что сейчас капитан сумел бы донести своё мнение, не обругав чужой Легион. Но забота о своих воинах, желание минимизировать потери остались прежними.
Фабиус резко развернулся, обводя взглядом изменённые органы, предназначенные для трансплантации, лезвия хирургеона щёлкнули в такт движению.
- Да, я родился на Терре. Но я – апотекарий Третьей роты. Самое лучшее, что я могу создать, предназначено для неё и для моего командира.

Тренировочные кинжалы резко звякнули, когда Деметер вернул их на стойку. Марий, пристально наблюдавший за ним, задумался, что так раздражает его друга. Из трёх поединков Соломон выиграл лишь в первом, но они сражались на равных. Просто Ветер и Огонь, любимые кинжалы Деметера, куда более сложны, чем пара Солнце и Луна, выбранные Вайросеаном. И в любом случае, Соломон никогда не был настолько мелочен, чтобы злиться из-за поражений в тренировочной схватке.
- У тебя были планы на дальнейший день? Если нет, может, пошли ко мне, посидим за бокалом вина? – на правах победителя предложил Марий. Одной из прелестей дружбы с Деметером было то, что скрывать свои мысли и чувства Соломон не умел абсолютно. Достаточно начать разговор, а дальше просто слушай – он тебе всё расскажет.
Раньше Вайросеан наверняка сумел бы угадать, что беспокоит приятеля. Но за последнее время они несколько отдалились друг от друга – в основном из-за того, что к обычному кругу занятий и обязанностей у Мария добавилось изучение музыки, так что общение с Деметером свелось к тренировочным боям или коротким разговорам в Гелиополисе.
- Пошли, - кивнул Соломон, - Мне действительно хочется о многом поговорить… и лучше не здесь.
По дороге к каюте Марий продолжал перебирать недавние события. Вторая рота уверенно стёрла неудачу на Лаэре, захватив капитанский мостик флагмана диаспорексов. Экспедиция Эйдолона, если называть вещи своими именами, не потерпела поражение на Убийце только из-за вмешательства Сынов Хоруса, но таковы превратности войны. Учитывая их собственные неудачи во время Очищения Лаэра, ни Деметеру, ни самому Вайросеану не следовало бы в чём-то упрекать лорда-коммандера. Эйдолон и Веспасиан подчинены лично примарху Фулгриму, они старше по возрасту всех нынешних офицеров.
Там, где их могли услышать, друзья обсуждали фехтовальные приёмы. Но стоило двери каюты захлопнуться, и Соломон выдохнул:
- Знаешь, я рад, что Железные Руки не поднимались на борт нашего флагмана. Мне было бы перед ними стыдно.
Вайросеан уже приготовился к ругани в адрес Эйдолона – он знал о неприязни Деметера к лорду-коммандеру, но этот пассаж слегка выбил его из колеи.
- А на мой взгляд, это им должно быть стыдно. Флот Диаспорекса смогли разбить только с нашей помощью. Именно мы захватили флагман противника, да ты и сам это прекрасно помнишь. Так что наши аугментированные братья не зря не захотели отметить победу у нас. Потому что да, стыдились, - резче, чем хотелось, ответил Марий. Примарха Ферруса Мануса с его идеей «пусть слабые дохнут, останутся лучшие» он недолюбливал.
Соломон поморщился:
- Я не о победах. Да, тут мы справились лучше. Но ты можешь себе представить, чтобы на корабле их примарха было нечто подобное Ла Венице?
- Не могу, - уже спокойно произнёс Вайросеан, - И у Ангрона не могу себе такого представить. У Пертурабо. У Мортариона. Могу представить себе летописцев у Сангвиния, у Воителя, у Магнуса. У Джагатая и Русса – им обоим понравится воспевание их подвигов. Вроде бы у Космических Волков свои летописцы были и до общего приказа. У Повелителей Ночи… не знаю. Настроение примарха Конрада не угадаешь. Но так или иначе, я не вижу, чего тут нужно стыдиться. Легионы всегда сильно отличались нравами, то, что допустимо у одних, неприемлемо для других. Вспомни, как нас удивляли карточные игры у Повелителей Ночи.
Восьмой Легион возвёл это развлечение в ранг, как говорили раньше на Терре, национального спорта. Более того, жульничество в игре считалось допустимым, если тебя на нём не ловили.
- А ты не видишь, как это влияет на нас? – всё больше горячился Деметер, - Юлий больше всего общается с летописцами, и что? Перед атакой флагмана диаспорексов он бесновался хуже Эйдолона. А потом, отмечая победу, говорят, нажрался так, что сначала что-то там творил вместе с летописцами, а потом и уснул где-то в залах Ла Венице.
- Меньше верь слухам, - фыркнул Марий, поднимая бокал с вином, точно подчёркивая собственные слова, - Каэсорон действительно написал на стене одного из залов шуточную переделку старой хемосийской песни. Вот и весь пьяный дебош. Если интересно, могу показать ту самую надпись, в ней тоже нет ничего непристойного.
- Просто расскажи, если знаешь, что он там насочинял? – невольно полюбопытничал Соломон.
- Я пьян в дугу, я пьян в дрезину, я пьян, как с места не сойти. Зачем мы повстречали дзиру на нашем жизненном пути? – процитировал Вайросеан, - Мелодия угадывается моментально.
Деметер язвительно похлопал в ладоши.
- Я даже не знаю, что меня больше восхищает. То, что наш Первый капитан пишет такие вирши, то, во что это превратилось в пересказе, или то, что я поверил в этот пересказ. Но вспоминая, как он вёл себя перед атакой, уже трудно сомневаться, что он мог рыдать и ругаться в окружении смертных.
Марий усмехнулся:
- Что, в кои-то веки Юлий перестал быть идеально-спокойным миротворцем, и это нас шокировало? Железные Руки лезут в бой с диаспорексами без всякого плана, рискуя и своими, и нашими кораблями. Тебе не кажется, что в тот момент Каэсорон выразил то, что чувствовали и мы оба? А вирши потом… Чему они помешали? Он стал хуже сражаться или хуже командовать из-за того, что осмелился написать на стене шуточный стих? Из-за того, что он не только Первый капитан, но и человек?
Какое-то время Соломон молча пил вино, в изумлении глядя на друга. Кажется, таких слов от Вайросеана он просто не ожидал. Наконец, Деметер медленно произнёс:
- Слушай, а что ты сам про всё это думаешь? Про Ла Венице, летописцев, всеобщее помешательство на скульптурах, картинах и музыке? Нет, я понимаю, что если примарху это нравится, то не нам выступать против, можешь этого не говорить. Но как ты к этому относишься?
Теперь уже Марий взял паузу, формулируя то, что хотел сказать.
- Я счастлив, что это есть. Я чувствую себя так, как будто бы всю жизнь сражался в старых шахтах и туннелях, а теперь мы вышли под открытое небо. Нас по-прежнему ведёт долг и война, но теперь есть звёзды над головой, есть рассветы и закаты и безбрежняя лазурь моря.
- Ты философ, - пожал плечами Соломон, - Но меня удивляет, что ты так вступаешься за летописцев и искусство.
- Если бы не она, Лаэр бы выжег мне душу, - негромко ответил Вайросеан.
- Кто она?
- Музыка.

[Огненный Тигр]

И всё-таки этот разговор его зацепил. Марий понимал, что летописцы живут по своим законам, что глупо требовать от смертных, тем более не военных, того же порядка и дисциплинированности, которой отличаются астартес. Раньше он вообще не интересовался происходящим в Ла Венице, появляясь там только ради выступлений Беквы. Но теперь присмотрелся, и многое ему сильно не понравилось.
Почему-то творчество сопровождалось таким количеством бардака и пьянства, что становилось неприятно. Сейчас Вайросеан куда лучше понимал, что так возмутило Деметера. Похоже, некоторым летописцам тоже было не по себе – он видел, каким взглядом окидывал происходящее невысокий мужчина с какой-то аугментикой на пальцах. Впрочем, когда этот парень посмотрел на Бекву, общавшуюся возле сцены с черноволосой женщиной-итератором, лицо его чуть исказилось гримасой, и Марий почувствовал глухую ярость. Враг Беквы был его врагом, как не смешно думать так о смертном.
- Кажется, тебя это всё слегка смущает? – раздался рядом низкий голос. Юлий Каэсорон в Ла Венице был как рыба в воде. Он знал чуть ли не всех здешних, то и дело окликая кого-то из летописцев, интересуясь, как идёт работа над портретом примарха, у красивой женщины со шрамами на руках – Серены д’ Ангелус, подбодряя поэта, жалующегося, что ему не хватает вдохновения.
- Я не понимаю, почему это выглядит так грязно, - честно ответил Вайросеан.
- Перегной, мой друг, - Каэсорон усмехнулся, - Почва, на которой вырастут прекрасные цветы. Когда думаешь об этом в таком ключе, становишься снисходительным.
Марий вздохнул, вспомнив недавнюю высадку в Аномалии Пардус. Примарх не зря приказал оставить открытый ими мир нетронутым. Одна мысль о том, что фабрики техножрецов выжгут леса, отравят реки и превратят планету в ещё один Хемос, да, любимый, но, по сути, погубленный, заставляла сердца болезненно сжиматься. «Вот эта чистота и свежесть стали бы идеальной сценой для Маравильи».

- Посмотри-ка, у нас в гостях кто-то новенький, - негромко хихикнула Коралина Асенека. Беква взглянула туда, куда указывала приятельница, и замерла, опасаясь выдать себя, - Птицы такого полёта редко нас навещают.
Из капитанов Легиона часто в Ла Венице появлялись только двое – Юлий Каэсорон, а теперь ещё и Люций.
- Марий Вайросеан, Третий капитан, - наконец, музыкант справилась с голосом, - Он нередко приходил на мои концерты. Очень достойная личность.
Коралина мило улыбнулась:
- Понимаю. Невозможно остаться равнодушным к музыке госпожи Кински. Учитывая, что среди твоих поклонников даже сам капитан Юлий… Кстати, некоторые сплетничали, что порой космодесантники проявляют к смертным не только, хм, платонические чувства. Как думаешь, это правда?
- Не смешно, - холодно ответила Беква, радуясь, что после пластических операций её алебастровая кожа почти не краснеет.
- Послушай, я понимаю, что вышло двусмысленно, но, клянусь, я ничего такого не имела в виду. Просто ты много общаешься с астартес и, может, что-то подобное слышала. Я не хотела сказать, что ты завоёвываешь их сердца красотой, а не талантом, - судя по встревоженному голосу Коралины, она и впрямь не хотела ссориться. А вспомнив о том, с каким интересом приятельница смотрела на того же Люция, Беква засомневалась, что та бы стала её осуждать, узнав про тайный роман.
Раньше женщина бы не удержалась, чтобы немного не посплетничать. Тем более, что Коралине Асенеке можно было доверять. Красавица-актриса, ставшая теперь итератором, умела хранить чужие тайны. Но… «Марий бы никогда не стал обсуждать меня и наши отношения с кем-то из братьев. Никогда».
- Кое-что я действительно слышала. Космодесантники не так отличаются от людей, как это принято считать. Так что я вполне могу поверить, что кто-то из девушек, та же Серена, могла рискнуть, - Беква пожала плечами.
- Понимаю, - Коралина вздохнула, - Знаешь, мне толком не с кем поговорить по душам, кроме тебя. Я же итератор, а значит, даже старые подруги думают, что я общаюсь исключительно для того, чтобы выловить нечто недозволенное и прочесть им лекцию о должном поведении летописца.
- Ты – голос Маравильи, - сверкнула глазами композитор, - И будь я проклята, если я буду бояться хоть кого-то из своих музыкантов.
В своём выборе Беква не сомневалась – серьёзная, наблюдательная умница Коралина обладала не только исключительным голосом, но и пониманием того, что она делает. В своей актёрской карьере Асенека вживалась в каждую роль, открывая неожиданные аспекты в, казалось бы, давно известных образах. И многие, восхищаясь воплощёнными на сцене древними королевами и героинями, страстными любовницами или коварными злодейками, не верили, что в жизни Коралина, по меркам богемы, настоящая скромница.
«Влюбись, подружка», - мысленно посоветовала ей Беква, «Найди в себе решительность делать то, что тебе хочется. Пошли подальше унылые правила, соблазни того, кто тебе нравится, скажи Эвандеру Тобиасу, что он всех замучил своей особой библиотечной системой».
Вслух они вернулись к обсуждению лучших вокальных упражнений.

[Огненный Тигр]

«Маравилья закончена». Беква могла кокетничать сама с собой, говоря, что ещё нужно проработать некоторые места, что пока непонятно, какие инструменты смогут в полной мере воссоздать эту мелодию, но вещь была завершена. Осознание этого было настолько сильным, что на глаза навернулись слёзы. Женщина схватила платок, с недоумением взглянула на оранжевые пятна на ткани и вытерла лицо тыльной стороной ладони. Ах да, она пролила сок и ей была срочно нужна ближайшая тряпка, лишь бы не отвлекаться от работы.
Брезгливо отбросив грязный платок, музыкант вернулась к своим записям. Сколько партий, какая многоплановая вещь получилась. И ей необходимо этим поделиться. Основную партию её синтезатор возьмёт, да он любую из партий потянет, вот только много синтезаторов сделают мелодию унылой, уберут всякую яркость. Да и среди оркестрантов «Гордости Императора» нет равных Бекве. Тут нужны инструменты, которые помогают играющему, а не требуют величайшего мастерства.
«Скоро ты придёшь. Скоро я буду играть Маравилью впервые – для тебя». Рассмеявшись, женщина наиграла на синтезаторе совсем другую, простенькую мелодию марша. Мотив «Пыли», первую вещь, которую Марий подобрал сам. Вспомнив, с каким трепетом он ждал её мнения, Беква ещё раз вслушалась в чёткие аккорды. Нет, она не солгала ему, эта мелодия действительно прекрасно подходила к стиху. «Вспомнишь ли ты эту песню, когда поведёшь своих воинов маршем по какой-то планете? Будете ли вы петь, как веками пели солдаты, меряя ровным шагом дороги или бросаясь в бой?»
Когда открылась дверь её каюты, музыкант поднялась навстречу любовнику, раскинув руки, как крылья.
- Садись и слушай! Маравилья закончена!
На секунду он был готов повиноваться, охваченный тем же восторгом, что и Беква. Но величие момента абсолютно не соответствовало этой каюте. Грязные тарелки, разбросанные обрывки нотной бумаги, валяющаяся на полу скомканная одежда… Марий покачал головой.
- Я не сомневаюсь в твоём таланте. Но сокровищу нужна достойная оправа. Дай мне минут двадцать, хорошо?
Беква вскинулась в молчаливой ярости. Женщина облизывала губы, точно не находя слов для его наглости. Казалось, она готова приказать ему исчезнуть из её каюты и её жизни. Вайросеан только склонил голову, дожидаясь её решения.
- Ладно, - отрывисто кивнула Беква, тряхнув спутанной синей гривой.
Всё с тем же видом воплощения музыки и гнева она следила за тем, как вызванный сервитор наводит порядок в каюте. Свой любимый синтезатор женщина прижимала к себе, и Марию почудилось, что это какое-то странное оружие.
Бумаги на её столе Вайросеан сложил сам, не позволив сервитору прикоснуться к ним. Пристальный взгляд обжигал спину. Заметив среди нот Маравильи листок со своей записью «Пыли», он скомкал его, готовясь выбросить. Рядом с совершенством это не нужно.
- Положи на место, - тихо, но твёрдо произнесла Беква, - Вернее, разгладь, аккуратно сложи и вложи в книгу Киплинга, пусть в себя приходит.
- У тебя есть эта мелодия на вокс-кастере, если вдруг захочешь вспомнить, как она звучит. Зачем тебе ноты ученической поделки?
- Потому что мне она нравится, ясно?! Ты дал голос песне, молчавшей тысячелетия. И выбрасывать здесь хоть какие-то ноты имею право только я, - она шагнула ближе, чтобы сервитор мог закончить уборку. Потом усмехнулась и протянула Марию синтезатор, - Подержи пока. Раз всё равно приходится ждать, я хочу привести себя в порядок.
В его руках синтезатор казался удивительно лёгким, каким-то воздушным. Вайросеан держал инструмент, поражаясь, что Беква доверила ему своё бесценное сокровище. Своеобразное извинение в её неповторимом стиле. Он уже достаточно хорошо понимал подругу, чтобы знать – она никогда не скажет, что была не права. Разве что вот таким жестом, и не иначе.
- А вот и я, - женщина шагнула из душевой полностью обнажённая. Сервитор уже закончил работу и ушёл, унося грязную посуду, впрочем, вряд ли бы присутствие лоботомированного слуги смутило бы Бекву, - Можешь поставить синтезатор. И знаешь… тут действительно стало лучше.
- Я не мог позволить, чтобы Маравилья звучала в грязи, - он сел на кровать, любуясь тем, как его прекрасная подруга идёт к инструменту. Стекающие по нагому телу капли воды напоминали древнюю легенду. Марий помнил, что фонтаны часто украшали женскими фигурами, потому что верили, что из чистейшего озера некогда вышла покровительница искусств, дарующая успех творцам.
Первые же аккорды отбросили эти мысли. Какое дело до суеверий предков, когда перед тобой настоящее, живое чудо! Когда мелодия уводит тебя то в руины Лаэра, бешеной планеты, над которой всё же взвилось знамя Третьего Легиона, то в мир нетронутой чистоты, на Хемос, каким он был до того, как люди начали изменять его под себя. Звуки мерцали драгоценными камнями, кричали в порыве страсти, вонзались в душу, как клинки, и ласкали её поцелуями. А когда Беква в последний раз обрушила пальцы на клавиши, синтезатор выдохнул имя.
Слаанеш. Это же имя повторял примарх Фулгрим, когда сразил эльдарского идола на Тарсусе. Оно звучало боевым кличем и неодолимым зовом. Отравленным шипением змеи и чистым дуновением ветра.
- Что это за слово? Чьё это имя? – Марий глубоко вздохнул, приходя в себя. Может, ему просто вспомнился тот бой и почудилось? Но Беква смотрела на него с пониманием:
- Я не знаю. Оно просто должно быть в этой мелодии, именно так, а не иначе завершается Маравилья. Может, это имя божества, или воплощения музыки, или ключ к тайнам варпа… Не знаю. Наверно, когда Маравилья прозвучит в полную силу, я это пойму. А пока… люби меня, будь со мной. Останься сегодня здесь.
Провести всю ночь в её каюте было рисковано, но сейчас Марий не боялся. Если кто-то что-то заметит и начнёт любопытничать, он сумеет найти объяснение, солжёт или рявкнет так, что отобьёт всякое желание совать нос в свои дела. А вот оставлять Бекву одну сейчас нельзя.
Позже, когда утомлённая музыкой и любовью женщина крепко уснула, он сидел на краю кровати и смотрел на неё. Даже если бы ширина постели это позволяла, Марий бы не рискнул заснуть рядом с подругой, опасаясь во сне прижать её, ранить хрупкое тело. А так у него было время поразмыслить над всем, что произошло.
Вайросеан чутьём понимал, что столкнулся с чем-то особенным. Слово «Слаанеш» было именем, древним и могущественным. Может, древние люди (взгляд скользнул по фолианту Киплинга) назвали бы это существо богом. Мир рвался пополам, за простой и понятной картиной догм Империума проступали совсем иные очертания. Но если тот, кому Марий служит и верит, и та, кого он любит, идут по этому пути, то он тоже пойдёт по нему.

[Огненный Тигр]

На следующий день Вайросеан мысленно посмеивался над посетившим его «религиозным экстазом». Музыка была прекрасна, и если она могла навеять видения Лаэра или древнего Хемоса, то услышать в финальном аккорде загадочное слово вообще не трудно. Тем более, что Беква знала от самого же Мария о схватке на Тарсусе. «Это гимн в честь примарха Фулгрима. Она вплела в мелодию упоминание о недавней победе Фениксийца».
- Вы очень спешите? – когда Люций заступил ему дорогу, Вайросеан остановился едва ли не с радостью. То, что ему предстояло, было важным, но отправляться в апотекарион без ранения, без явной надобности не хотелось.
- У меня есть время, капитан Люций.
На лице мечника, перечёркнутом свежими шрамами, отразилось явное облегчение. Марий невольно задумался, где их лучший фехтовальщик получил такие раны.
- Понимаете, недавно случился один инцидент, - Люций поморщился, - Вы старше меня и по званию, и по возрасту, возможно, вы лучше понимаете смертных.
Из дальнейшего чуть сбивчивого объяснения Вайросеан понял, что речь шла о ссоре между двумя летописцами. Люди подрались, и одна из них убила другого. Случайно оказавшийся рядом Люций зачем-то помог женщине скрыть её преступление.
- Брат, я не понимаю, почему нужно было покрывать кого-то из пьяных буянов, - начал было Марий, дождавшись паузы. Иного объяснения, кроме того, что летописцы слишком много выпили, он не видел.
- Она защищалась! – воскликнул Люций, - Этот человек, убитый, напал на неё. Хотел, чтобы она легла под него и…
Он говорил что-то ещё, но слова доносились как через воду. Какая-то гнусная двуногая тварь попыталась украсть, силой взять то, что может быть только даром. Только знаком любви или хотя бы общей радости и нежности.
- Ну и мразь! – прорычал Вайросеан, - Вы правильно поступили, брат. Этой женщине было бы трудно, если б вся Ла Венице обсуждала, что там между ними было или не было.
Марий смолк, заметив, с каким удивлением смотрит на него Люций.
- Вы действительно хорошо разбираетесь в делах смертных, - протянул мечник.
- Я старше, - вернул Вайросеан его же аргумент, - Мне доводилось сталкиваться с инцидентами между нашими пилотами. В общем, всё верно сделано. А теперь мне нужно идти.
Он двинулся дальше, пытаясь отогнать неприятное ощущение, что чуть не выдал себя. Сейчас даже предстоящая операция волновала куда меньше.
- Нервничаешь, капитан? – мягкая улыбка Фабиуса выглядела предвкушающей.
- Нет, - Марий честно постарался взять себя в руки. Вспомнил, как Беква отреагировала, когда он рассказал, что ему предстоит. Женщина, прошедшая через несколько пластических операций и аугментическое усиление слуха, была в полном восторге, - Ты же знаешь, я люблю, когда мои ребята могут проявить свой талант. Даже если они это делают на моей шкуре, будь то в поединке или здесь.
- Знаю, - кивнул Байл, наблюдая, как его капитан скидывает одежду и вытягивается на операционном столе, - Вот за это мы тебя все и любим.
Апотекарий не мог мысленно не сравнивать двух своих значимых пациентов, и спокойствие Вайросеана вызывало куда больше уважения, чем метавшийся в креплениях Эйдолон. Казалось, Марий мог бы выдержать всю операцию без фиксаторов, на одной силе воли.
«Эта душа заслуживает физического совершенства», шепнул про себя Фабиус, когда лезвия хирургеона коснулись кожи воина. «В конце концов, пусть все знают, в чьей роте лучший медикус Легиона».

Мир пылал эмоциями. Когда-то Марий сказал Деметеру, что с тех пор, как ему открылась музыка, он точно вышел из глубокого тоннеля на свет. Теперь он сам был частью неба и моря, в его крови горел огонь. Каждое движение несло невероятное, небывалое удовольствие.
- Ты сильно изменил меня, - Вайросеан пристально взглянул в глаза апотекарию. Голос тоже приобрёл некое новое звучание, он чувствовал, как иначе вибрирует горло от произнесённых слов. Интересно, теперь у него получится петь?
- Всё в соответствии с планами примарха, - кивнул Фабиус, - Возможно, понадобится время, чтобы свыкнуться с этими измениями. Не хочешь некоторое время отдохнуть под присмотром моих помощников?
- Нет, - как только отщёлкнулись фиксаторы, Марий поднялся и соскользнул с операционного стола.
- Торопишься к себе в каюту, а, командир? Или пойдёшь хвастаться перед нашими? – удачная операция сделала Фабиуса непривычно для него шутливым.
Вайросеан только пожал плечами, позволяя апотекарию выбрать тот вариант, который ему кажется вернее. На самом деле они оба были неправильны. Марий хотел увидеть Бекву, сказать, что всё прошло хорошо, действительно похвастаться новым голосом.
В коридоре вспомнился рассказ Люция, и Вайросеан пожалел, что так невнимательно слушал мечника. Нет, этим бы он не стал делиться ни с кем, но, может, Люций говорил о каких-то подробностях. Что произошло между теми двумя, мужчиной и женщиной? В какой момент она дотянулась до ножа и убила напавшего?
«Мне это кажется возбуждающим?» Он даже остановился, удивлённый такой своей реакцией. Произошедшее всё равно было гнусным и мерзким, но какое-то странное любопытство заставляло продумывать сцену в деталях. Как мужчина грубо срывает с женщины платье, притягивает её к себе и впивается в губы поцелуем. Как она царапает ему лицо, заставляя откидывать голову, чтоб ногти не вонзились в глаза. Насильник вдавливает свою жертву в постель. Может, он даже успел взять её… а потом ему в горло вонзается нож и сладострастие становится предсмертной судорогой.
По горлу, там, где ещё оставались быстро затягивающиеся следы операции, точно и впрямь скользнуло лезвие. Только сейчас Марий понял одну вещь. Он не знал, как выглядели те двое, но почему-то, представляя себе схватку в каюте, «нарисовал» женщине длинные синие волосы. Она яростно боролась с напавшим, но тот был намного сильнее смертной.
«Я бы мог так поступить с Беквой? Взять её против её воли? Нет!» Гнусный морок развеялся, зато в ушах зазвучал голос возлюбленной «Я бы хотела провести одну ночь с тобой, попросив тебя не сдерживаться».
Это было ещё большим безумием. Наверно, нужно было уйти к себе, выждать, пока наваждения не закончатся, но Марий всё-таки шёл к каюте своей подруги. Хотя бы просто спросить – зачем ты тогда пожелала этого? Зачем ты хотела смешать любовь и смерть?
Погружённая в свою работу, музыкант, композитор, а теперь ещё и слегка инженер даже не сразу услышала стук в дверь. Так что, открыв, она кокетливо прижала руку к груди.
- Привет. Извини, что не…
- Ничего. Привет.
Вроде бы обычные слова, но они звучали так, что Беква чуть не попятилась от Мария. Он выглядел очень странно. Слишком много напряжения в голосе, неприятно-пристальный взгляд… Впервые ей стало неуютно рядом с ним.
«Да он пьян!». Мысль так легко вернула ситуацию в привычные рамки, что женщина чуть не рассмеялась. Она прекрасно знала, что у космодесантников есть алкоголь, который действует на них – дзира, грибные настойки, мьод. И, похоже, кто-то слегка перебрал, может, судя по мрачному выражению лица, услышал в Ла Венице какие-то сплетни о поведении госпожи Кински и заявился разбираться. Выяснений отношений с пьяными любовниками Беква не боялась – такое в её жизни было не раз и не два. «Ага, только Марий – профессиональный воин и способен сломать тебе шею одним движением руки. Кажется, пора бы начать бояться».
Когда огромные ладони легли ей на плечи, идея насчёт «может свернуть тебе шею» уже совсем не казалась смешной. Марий медленно сжимал пальцы, смотрел на неё и молчал.
Беква спокойно встретила его взгляд.
- Знаешь, у меня уже, скорее всего, останутся синяки. Сожмёшь ещё сильнее – мне будет очень больно. Ты этого хочешь?
- Нет! – он отдёрнул руки, точно обжёгшись, - Извини меня. Прости. Я… Эта операция что-то во мне сломала.
Женщина кивнула, поняв, что за странноватый запах она чувствует. Медицинские ароматы, конечно же. Марий даже не пьян, он просто отходит от наркоза. Проблема в том, что с точки зрения вменяемости разница невелика.
- Послушай, я сейчас занята, можешь подождать, пока я закончу одну вещь? Полежи, отдохни пока.
Она почувствовала невольную гордость за своё самообладание – голос звучал абсолютно естественно. Впрочем, как только хватка разжалась, страх вообще улетучился. Пьяный или нет, Марий услышал её просьбу и сейчас устроился на койке, напоминая пса, ждущего хозяйку. По сравнению с теми парнями и девицами из её прошлого, кто нажирались, а потом скандалили, он вообще чудо спокойствия. Может, уснёт, а наутро всё будет хорошо.
На какое-то время Беква просто выбросила его из головы, вернувшись к своему наброску. Тревогу удалось заткнуть одной фразой: если бы он, космодесантник, хотел меня убить, я бы уже была мертва. И если он это захочет, то никуда я отсюда не денусь, в тесноте каюты шансов увернуться нет. Поэтому не надо придумывать глупости, надо закончить то, что начала, пока идея не забылась.
Когда спустя полчаса она триумфально обернулась, Марий наблюдал за ней, но это был прежний взгляд, спокойный и нежный.
- Что-то получилось? Я же говорил, что ты будешь сочинять и после Маравильи. Вот, начинаешь ещё до её премьеры.
- Вообще это как раз для Маравильи, - женщина помахала листом в воздухе, - Помнишь, я сказала, что для неё у меня есть только один идеальный инструмент – и то голос Коралины. Так вот, эта вещь будет достойна моей музыки и её голоса. Но мне нужен доступ в мастерские.
- Он у тебя будет, - пожал плечами Вайросеан. Его авторитета должно хватить, да и любимый композитор примарха Фулгрима имеет право на многое, - Не знал, что ты получала инженерное образование.
- А у меня его и нет. Просто мне надо, чтобы Маравилья была совершенной.
Они посмотрели друг на друга и расхохотались. Всякий раз, когда проявлялось, что у них есть что-то общее – любовь к музыке, стремление к совершенству, вот это упрямое «так надо» – это было чистой и беспримесной радостью.
Отсмеявшись, Беква лукаво улыбнулась:
- А знаешь, милый мой, у тебя голос изменился. Стал выразительнее.
- Я тоже иду по пути к совершенству. Насколько могу, - поддержать шутливый тон не получилось. Но и она ответила абсолютно серьёзно:
- Если что, в моих глазах ты его уже достиг.

[Огненный Тигр]

События летели безумным камнепадом. Многое из того, что казалось невозможным, становилось реальностью. Новые, обострённые чувства Мария выли, когда он вспоминал о судьбе Соломона Деметера. Сначала Вторую роту попытались бросить на растерзание оркам, когда это не вышло, их отправили на обречённый Истваан-3. Примарх Фулгрим был властен над своими детьми в жизни и смерти, но Вайросеан знал, что до смерти не смоет с себя клеймо «предатель».
Переговоры с Железными Руками, когда именно Марию выпало отдать приказ флоту атаковать корабли Десятого Легиона, если примарх Феррус Манус не согласится присоединиться к Воителю, воспринимались уже куда легче. Тогда Третий капитан поймал себя на том, что даже хочет, чтобы примарх Фулгрим потерпел неудачу со своим братом. Если гибнут наши, то почему эти аугментированные твари должны жить? При одной мысли, как кто-то из Железных Рук – уже присоединившихся к восставшим, освободившимся Легионам – прокомментирует Истваан-3 своим любимым «Всё правильно, слабые дохнут», в глазах темнело от ярости.
Тогда ему повезло – Феррус Манус оказался упрям. Примарх Фулгрим раздосадованно вернулся на свой флагман, а корабли Десятого Легиона гибли от предательской атаки. Фениксиец, чей гнев чуть успокоило зрелище космического боя, вернее, бойни, даже похвалил Вайросеана. Но впервые благодарность примарха не стала бальзамом на душу.
Долгое из-за варп-шторма возвращение к системе Истваан могло окончательно свести с ума. Многие в Гелиополисе с тревогой задумывались, как Воитель воспримет рассказ о неудаче Фениксийца. Сам примарх, казалось, не беспокоился об этом. Он проводил много времени в Ла Венице, фехтовал с Юлием Каэсороном – одним из немногих, кто был способен быть спарринг-партнёром для Фулгрима. После гибели прежнего капитана 13 роты, наставника Люция, на Лаэре и смерти (скажи уж, казни) Веспасиана вообще единственным. Думая о том, что лорда-коммандера примарх убил собственноручно, Марий испытывал прилив мрачной гордости. Этот воин многому научил Фениксийца, и смерть его была особенной.
В сумятице событий лорд Фулгрим оставался тем маяком, глядя на который, можно было выйти на верную дорогу. Если первые дни пути в систему Истваан Вайросеан изводил себя раскаянием и беспокойством, то пример Фениксийца указал, насколько это глупо. В дальнейшем Марий делил время между тренировками, музыкой и изучением стихов Корнелия Блайка, ставших, если пользоваться древним языком, новым священным писанием Легиона. Хотя Киплинг всё равно нравился больше. Вайросеан улыбнулся, вспомнив реакцию Каэсорона на эти слова.
- Ну понятно, - пожал плечами Юлий, - Ты злишься, потому что стих про меня у Блайка есть, а про тебя нет.
Кто первый сказал, что «Тигр, тигр, жгучий страх» написано про Первого капитана, определить было трудно, но идея прижилась. Впрочем, Белым тигром Каэсорона звали давно, и если прозвище Книжник звучало дружелюбной шуткой, то другое – титулом.
Торжествующий вскрик, прорезавший шум мастерской, развеял и его мысли.
- Вот оно! У меня получилось! – Беква закружилась, прижав к груди инструмент, созданный по её чертежу.
- Будьте осторожны, - проскрежетала техножрица, - Я так прикинула, на полной мощности эта штука может и убить.
Композитор замерла.
- Убить? – протянула она дрогнувшим голосом, но Марий не сомневался, что это дрожь не сомнения или страха, а надежды и восторга.
- Тебе удаётся всё, за что ты берёшься, - он подошёл ближе к подруге. Последнее время они почти не скрывали отношения, появляясь вместе в Ла Венице, разве что не позволяли себе проявления романтических чувств на людях. При нынешних нравах и этого хватало для маскировки.
- В том числе и развеять твои мрачные мысли? – шепнула Беква. Заметив вышедшего из соседней мастерской технодесантника, она изумлённо вскинула брови, пользуясь поводом увести разговор от опасной темы: - Мне кажется, или он…
- Железнорукий, верно, - кивнул Марий, - Я расскажу, откуда этот парень, только не здесь.
Ренегат не вызывал у него большой симпатии, но это не повод совсем отказываться от вежливости, говоря о нём в его присутствии, точно о привезённом кем-то из братьев звере.
Уже в своей каюте Беква напомнила про обещанный рассказ.
- В тот день, когда примарх Фулгрим пытался договориться со своим братом Феррусом, Юлий, ожидая, чем завершится встреча Фениксийца и Горгона, успел пообщаться с несколькими Железнорукими. Как он говорил, большинство слушали его чуть ли не с открытым презрением к нашей слабости, но этот парень – он молод, хотя уже не скаут – среагировал иначе. Захотел уйти к нам. Каэсорон поставил условие: даже если сейчас вспыхнет схватка, этот парень не должен вмешиваться. Ни за кого. Тот согласился, может, не верил, что будет бой. Но примархи не договорились, и там была резня. Парень смотрел, как наши терминаторы убивают его братьев, не вступая в схватку ни за кого. Юлий сдержал слово, забрав его в свою роту технодесантником.
- Любопытная история, - женщина крепко сцепила пальцы, задумавшись, - Но зачем это нужно Каэсорону? Мне казалось, Книжнику на самом деле люди почти безразличны. Он со всеми обаятелен, но не более того.
- Искупление. Сделка с совестью, - фраза вышла одновременно пафосной и жёсткой, но Марий продолжал, - Он ведь тоже помнит и про Деметера, и про Веспасиана. Вот и пригрел этого мальчишку, чтобы… чтобы в нашем нынешнем пути были не только красота и кровь…
Беква кивнула:
- Тигр, тигр, жгучий страх… Но огонь умеет и согревать.

Фантазии Гелиополиса насчёт гнева Воителя оказались куда более впечатляющими, чем сам гнев. Хорус просто поручил Детям Императора заняться возведением укреплений на Истваане-5. Все видели в этом задании знак его недовольства – с не меньшим успехом пасти Механикум могли бы и Гвардия Смерти, но первые дни считали, что легко отделались. Ворчать занятые этим офицеры начали позже.
Марий воспринял новое задание едва ли не с радостью. В клубке чувств, в который превратилась его душа, ей тоже хватило места. Нет, он хотел бы оказаться на Истваане-3, где, как выяснилось, до сих пор сражались отправленные туда мятежники. Если Веспасиан заслужил гибель от рук Фулгрима, то Соломон Деметер стоил того, чтобы встретиться в последнем бою с Каэсороном или Вайросеаном. Известия же об «успехах» лорда-коммандера Эйдолона вызывали саркастическую усмешку. Впервые Марий задумался о том, насколько нелепым было его уважение к этому человеку. Эйдолон был очень хорошим бойцом, он мог стать великолепным чемпионом роты, но его подняли до командира, и на этом месте он не справлялся. Его попытки подчёркивать своё ветеранство только сильнее это проявляли. В конце концов, тот же Фабиус тоже пережил страшные дни болезни, тоже был родом с Терры, но ему не нужно было упирать на это, чтобы заслужить уважение. И тем не менее Эйдолону доверили бой на Истваане-3, а более талантливые офицеры занимались фортификационными работами.
С другой стороны, глядя на размах этих работ, на гениальные планы лорда Фулгрима, Вайросеан испытывал гордость. Они готовили сцену для величайшей схватки, место, где будет решаться судьба примархов и Легионов. Что могло бы сравниться с размахом этой работы? Улланор? Но там планету просто изуродовали ради каприза, а здесь древние укрепления обретали новую жизнь.
К тому же, в этой подготовке Марий мог проявить свой талант стратега, продумывая грядущий бой, размышляя, какие ещё фортификации смогут минимизировать потери. Фениксиец оценил несколько его идей, сказав с выразительной улыбкой:
- Я вижу, ты хорошо услышал слова моего брата Воителя. Он жалеет, что из-за моей неудачи погибнет много астартес, и ты продумываешь всё, чтобы сохранить как можно больше жизней.
- Я делаю то, что умею. Ради вас, мой лорд, - следующая фраза осталась невысказанной. «И ради вашего Легиона. Мы и так потеряли многих на соседней планете. Кого-то – потому, что они недовольны вами, других – из-за плохого командования на Истваане-3».
Это были бы слишком рискованные слова. Каэсорон позволял себе резкости, говоря, что Хорус дал им унизительное задание, превратил гордый Легион в рабов-землекопов, и Фениксиец прощал его, но Марий не собирался повторять нечто подобное. И не только потому, что субординация есть субординация. Видя то, с каким старанием примарх Фулгрим взялся за порученную ему работу, он понимал, что перед ним совершенство. И если сам Фениксиец, божественный и прекрасный, сумел перешагнуть через обиду, через душевную боль ради того, что надо сделать, значит, и они все это смогут.

[Огненный Тигр]

Ла Венице сияла. Картины и фрески, статуи и барельефы превращали её в Пещеру самоцветов из хемосийских легенд. Космодесантники, которые провели последние дни в грязи возведения обороны на Истваане-5, входили сюда с невольным трепетом.
- Тоже вспоминаешь старые сказки? - негромко шепнул Юлий Каэсорон, и Марий молча кивнул. Вслед за примархом Фулгримом они прошли в «Гнездо Феникса», ложу, размещённую почти над самой сценой. Отсюда было великолепно видно музыкантов в оркестровой яме, замерших возле своих грозных и могущественных инструментов. Вайросеан улыбнулся, вспомнив, как Беква позволила ему попрактиковаться с новой вещью, проверяя, как звучит её изобретение. И рассмеялась, заметив, что он раздосадован неудачей: «Ты всегда хочешь добиться результата с первого раза?». При всей своей гениальности, при всей кажущейся лёгкости её творчества Беква была удивительно для смертной работоспособна. Она проводила часы за синтезатором и нотными записями, до седьмого пота гоняла своих музыкантов и хористов на репетициях, наверняка вместе с техножрецами обсуждала подключение звукоусилителей. В утончённой, изнеженной терранке было что-то от женщин Хемоса, тех, кто на праздники украшались, как древние царицы, а в повседневной жизни стояли за станками, шли в шахты, рассчитывали график потребления еды и воды. «Мы с тобой одной крови, ты и я», мысленно шепнул Марий, вспомнив книгу-талисман подруги.
В огромном концертном зале становилось тесно, но никто не жаловался, даже те люди, кому предстояло наблюдать за происходящим из-за спин космодесантников. Все желали прикоснуться к чуду. Все чутьём понимали, что Маравилья станет не просто произведением гения, но чем-то большим. Вайросеан смотрел на этих самоотверженных слушателей, на сидевших рядом с примархом Юлия и Эйдолона – парадная форма лорда-коммандера сверкала таким количеством украшений, точно он решил возместить отсутствие брони этой защитой, Каэсорон выглядел скромнее, только волосы повязаны лентой с драгоценными камнями, как венцом – со странной нежностью, как наставник на учеников. Они шли сюда, не зная, что встретят, а он уже слышал Маравилью. Правда, в куда более простом исполнении, но всё же Марий чувствовал родство с музыкантами, сейчас ждущими своего дирижёра. Свою владычицу.
Беква Кински шагнула на сцену, и зал замер. В другое время хоть кто-нибудь бы возмутился, что на ней пурпурное платье, того же цвета, что тога примарха, но сейчас она могла всё. Выйти полностью обнажённой, надеть военную форму, увенчать себя короной. Впрочем, она сделала больше. Тонкая полупрозрачная ткань-паутинка была усыпана драгоценными камнями. Как будто они держались прямо на её алебастровой коже. По сцене Ла Венице шла сама Дух Самоцветов, легендарное полубожество Хемоса.
Подходя к оркестровой яме, она вскинула голову, рассматривая Гнездо Феникса. Взгляды её и Мария на миг встретились. Секундная пауза, потом композитор так же уверенно спускается, занимая место за дирижёрским пультом. Но теперь Вайросеан не смутился бы, даже если после премьеры Беква действительно подойдёт и поцелует его при всех. Они и так выдали свою любовь.
Юлий Каэсорон с интересом следил за синеволосой женщиной. Её красота, обращение к древним хемосийским сказаниям – всё это цепляло. Он украдкой провёл языком по губам, отгоняя желание прикоснуться к этому идеальному телу. Чудилось, что оно окажется холодным, как камень, и всё же это только разжигало страсть. «Мужчинам является прекраснейшей девой, женщинам – прекраснейшим юношей», - прошептал он цитату из легенды. Нет, в госпоже Кински не была ничего мужского, но, может, только потому, что он – мужчина.
Стоило Бекве вскинуть дирижёрский мнемо-жезл – свой скипетр, и фривольные мысли исчезли, стёрлись волной музыки, чтобы вернуться пронзительно-чистыми ощущениями. В мелодии были капли дождя, падающие на лицо единственного выжившего, стоящего посреди поля мертвецов. Было нежное прикосновение влюблённых. Было ощущение поднесённого к губам клинка, холод лезвия и вкус крови того, кого ты только что сразил. «Лаэр. Она принесла нам Лаэр». Юлий вспоминал Храм, и одновременно гордился этой победой, вспоминал величественного Фениксийца, идущего к древнему клинку, и оплакивал лаэран, как погибших братьев. Эти яростные враги не успели сказать что-то важное, эта книга осталась недочитанной…
А потом, повинуясь яростным выпадам мнемо-жезла, мотив из ветра стал ураганом, обрушился грозой, шквалом звуков, и эти жуткие диссонансные аккорды раскрыли тайну. Ощущения и наслаждение – вот путеводная звезда. Безумная страсть – вот ради чего стоит жить. Юлий плакал и смеялся, простирая руки к сцене, он чувствовал себя так, точно пергаментные страницы раскрылись перед ним аркой и он шагнул туда, уже не наблюдатель, но участник.
То, что кто-то из летописцев посмели с негодованием встать и двинуться к выходу, казалось кощунством. Каэсорон оглянулся на своих братьев, желая разделить с ними своё возмущение, но Марий сидел, точно статуя, пристальный взгляд не отрывался от разметавшихся синих волос, от резких жестов дирижёра. Эйдолон, растирая горло под ожерельем, криво усмехнулся, как будто жалкие смертные не стоили его внимания. Впрочем, оскорбившие Маравилью далеко не ушли. Их же товарищи летописцы накинулись на них, избивая неумело, но старательно. Видя, как под этим натиском падает Эвандер Тобиас, Юлий крепче сцепил пальцы. Гибель старого архивариуса наполнила его душу скорбью, и он горевал, что мудрый наставник оказался слеп к истинному чуду. Человек, хранивший чудесные книги, испугался, когда они стали реальностью. Чистый голос Коралины Асенеки, заполнивший зал, где недостойные испускали последний стон, а их убийцы, неловко растирая на руках кровь, возвращались к величественному зрелищу, стал великолепной погребальной песнью.
- Они умерли счастливыми, верно? – вслух произнёс Каэсорон, не в силах молчать, когда чувства разрывают его душу. И задохнулся от любви, когда примарх Фулгрим кивнул ему. Сам Фениксиец заметил смерть Эвандера Тобиаса и поддержал своего сына в его скорби.
Водопад музыки стирал привычные рамки, отбрасывал ханжеские запреты. Нечто древнее и могущественное взывало из творения Беквы Кински, обращаясь к скрытым в глубине душ желаниям. В какой-то миг Юлий осознал, что хочет обнять за плечи сидящего рядом приятеля, прижаться губами к его губам. Осознать какую-то тайну, которая до сих пор скрыта от них, точно они недостойны этого знания. Стоило взглянуть на Мария, и Каэсорон даже отдёрнул руку. Искажённое мукой или страстью лицо внушало ужас и зависть одновременно. Вайросеан уже знал что-то запретное, и сейчас, когда музыка ласкала и рвала души, он отдавался этому добровольно. Эйдолон выглядел несчастной жертвой, Марий – жрецом, идущим через ритуал, готовым умереть ради богини музыки.
Но если здесь, в Гнезде Феникса, каждый оставался верен своим чувствам, в зале уже многие тянулись друг к другу, отыскивая скрытое наслаждение вместе. Летописцы и даже некоторые из астартес срывали одежду, обнимали друг друга, лаская. В ложе напротив капитаны Абранкс и Хелитон упоённо целовались, тоже уже почти обнажённые. Юлий усмехнулся, сообразив, что эти двое не пытаются даже прикрыться, лечь на пол, став менее заметными, потому что хотят порадовать примарха новым зрелищем. Стоило подумать о Фулгриме, взглянуть на тонкое прекрасное лицо, в горящие фиолетовым огнём глаза, как объятия смертных и братьев перестали казаться соблазнительными. Каэсорон осознавал всю недопустимость своих желаний, но это делало их только более прекрасными. Он не осмелится даже коснуться примарха, но музыка рисовала самые страстные картины. Даже те, где Фулгрим убивал его за дерзость, были наполнены удовольствием.

Пока Юлий предавался мечтам о сладкой смерти от рук возлюбленного примарха, Коралина Асенека действительно умирала. Её тонкое тело корчилось в судорогах, из глаз женщины брызнули слёзы, когда правая рука с хрустом сломалась, но голос оставался совершенным. Те нотки боли, которые прорывались в пении, только придавали мелодии дополнительный оттенок, не уродуя её. Это было страшно – умирать в луче прожектора, на глазах множества людей, и не иметь возможности даже сказать о своей боли.
На секунду Коралина встретилась взглядом с Беквой Кински. «Ты же видишь! Останови музыку, спаси меня!», мысленно молила певица. Но взмахи мнемо-жезла просто вплели агонию в общее полотно, заставив оркестрантов издать чистый и скорбный звук. Создательница Маравильи не собиралась останавливать своё произведение.
«Тебе это нравится, дрянь! Тебе была нужна моя смерть!» Душу Коралины затопили ярость… и гордость.Она умрёт, но не жертвой. Как лебедь, она споёт себе погребальную песнь. Голос взвился в высоты, недоступные слуху смертных. Лучшие, прощальные ноты, вырывающиеся из её горла, услышит только Та, кто слышит всё.
Последняя мучительная судорога, и тело женщины повисло изломанной куклой. Ни зрителям, ни музыкантам на сцене не было дела до судьбы примадонны, Беква дирижировала своей мелодией, а заодно, казалось, и разыгравшейся вокруг оргией. Хор сыграл свою роль, в последней части произведения звучал только оркестр. Новые инструменты наполняли воздух переливами звуков невиданной силы и красоты. Композитор почти видела, как аккорды порождают извивающихся сверкающих змеек, чьи укусы заставляют слушателей ещё жарче предаваться страсти, не задумываясь ни о чём, кроме удовольствия.

[Огненный Тигр]

Дикий страстный крик, пронёсшийся над залом, казалось, пронзил всех и каждого. Каэсорон с изумлением и завораживающим ужасом смотрел, как изуродованный труп вновь извивается, восстанавливаясь. Теперь Коралина молчала, только проводя языком по губам, точно завладевшая ею сила доставляла женщине огромное наслаждение, изменяя её. Ненадолго закричали другие хористы, когда волна тех же перемен захлестнула и их, но вопли тут же смолкли.
Примадонна Маравильи – ныне гибкое существо с нежно-фиолетовой кожей, с клешнёй вместо правой руки и длинными хищными когтями на левой – высвободилась из «объятий» незримых сил, по-кошачьи мягко приземлившись на сцену. Она вновь запела, глядя на то, как кто-то из хористов падает мёртвыми, а кто-то превращается в тварей, подобных ей. Голос звучал соблазнительно и сладко, точно существо приветствовало рождение своих «сестёр». И хотя замершая на сцене тварь была ксеносом, чужаком, от прежней Коралины остались лишь зелёные глаза да чёрные волосы, сейчас уложенные наподобие рогов, Юлий почувствовал, что хочет сжать её в объятиях, заставить извиваться и стонать под его прикосновениями. Он отвернулся, как будто это желание было предательством примарха.
Когда ещё пятеро «сородичей» освободились от волны изменений, скользнув к ней, Коралина обвела взглядом зал. Сладострастие переполняло её, сплетающиеся тела манили присоединиться, стать ещё одним кусочком в громадной мозаике возбуждения. Но прежде был гнев, и он тоже не отпускал. С яростным криком она кинулась в оркестровую яму, туда, где сияла улыбка Беквы Кински. Той, из-за которой Коралине было страшно и больно. Клешня вонзилась в спину дирижёру и вышла из груди, Беква выгнулась в агонии, но когда Коралина резко выдернула руку, отпуская умирающую, музыкант всё ещё улыбалась. Меркнущий взгляд обратился вверх, к Гнезду Феникса.
- Нет! – Марий не задумывался, что он безоружен, а внизу твари рвут на части оркестрантов. Он спрыгнул, надеясь на одно – успеть вытащить Бекву. Рана страшна, но Фабиус справится. Фиолетовое чудовище с клешнями, возле которого приземлился Вайросеан, шарахнулось от него, точно в страхе. На секунду вся шестёрка ксеносов замерла, и космодесантник приготовился к схватке, но в следующий миг они бросились вон из оркестровой ямы, оставив мёртвых и раненых музыкантов.
Уже не замечая их, Марий опустился на колено возле умирающей подруги… и вскрикнул, увидев, что тела нет. От Беквы осталось только запятнанное кровью пурпурное платье и мнемо-жезл. Не веря собственным глазам, он провёл пальцами по драгоценным камням, украшавшим её наряд. Где-то там, в зале, бесконечно далеко от него, вопили братья, разочарованные смолкшей музыкой, кто-то бежал сюда. Но помочь ей уже было невозможно.
- Возьми инструмент. Играй! – Вайросеан резко обернулся, услышав знакомый жаркий шёпот, но никого рядом не было. А голос продолжал с привычным упрямством: - Ты слышал Маравилью. Ты помнишь. Сыграй же! У тебя получится. Доиграй до конца.
Точно зачарованный, Марий подхватил один из созданных гением Беквы инструментов. Длинная труба удобно легла на сгиб локтя, пальцы осторожно гладили штифты, не зная, с чего начать.
Беква, невидимая, но реальная, взяла его за руку, положив пальцы на нужные клавиши. Вытерла слёзы с лица.
- Вот так. Играй, мой ученик. Играй!
- Я сыграю. Для тебя.
И с первым аккордом боль потери ушла, растворилась. Звуки, вырывавшиеся из раструба, не сразу обрели должную чистоту, но Вайросеан следовал за мелодией, окутавшей его душу. Он видел, как несколько его воинов, бросившихся на помощь командиру, теперь тоже разбирают инструменты, пытаясь неумело подражать ему, как постепенно музыка начинает подсказывать и им, но всё это сейчас не имело значения. За его плечом стояла Беква, и она хотела, чтобы Маравилья прозвучала до конца.
Мощный аккорд ударил незримой волной в груду мёртвых и умирающих оркестрантов, разрывая их. Воины восторженно приветствовали мастерство своего командира, но Марий играл, не замечая этого. Любовь и боль, восхищение и скорбь вливались в мелодию. Как будто с последним аккордом злое чародейство будет разрушено, и Беква вновь улыбнётся ему. Вернись. В обличье ксеноса, в обличье старухи, в каком угодно, лишь бы она радовало тебя. Вернись, любовь моя. Живи! Я не могу, не хочу жить без тебя!
Несмотря на отчаянную мольбу, с губ не срывалось ни слова. Он молчал, позволяя говорить инструменту. Звуки ласкали его тело или впивались в него змеиными клыками, сердца стучали в бешеном дисгармоничном ритме Маравильи. Вайросеану чудилось, что он умрёт, что его грудь разорвётся, и он улыбался. Идти к той, кого любишь – разве это не наслаждение?
Имя божества вырвалось из раструба криком сладострастья. «Слаанеш!» Музыкант рухнул на колени на окровавленный пол. Громадный портрет Фулгрима на стене зала, казалось, рвётся из рамы под порывами незримого ветра, тянется к нему.
Настоящий примарх поднялся в своей ложе в знак восхищения умершей гением. Рука Фулгрима не отрывалась от рукояти лаэранского клинка.
- Госпожа Кински отдала всю себя ради своего творения. Ушла в совершенство. Мы никогда не забудем её и никогда не будет равного ей, - примарх чуть склонил голову, потом взглянул на двоих воинов, замерших рядом с ним, - Идём, достойнейшие из моих детей. Я хочу, чтобы вы сегодня остались со мной.
Эйдолон, всё ещё растиравший горло, двинулся вслед за Фулгримом, торопливо заняв место по правую руку. Юлий пошёл слева. Ему было всё равно, где идти. Он чувствовал себя так, точно раскрыл книгу, а переплёт обернулся аркой. Каэсорон не знал, что встретит его на этой дороге, счастье или дичайший из кошмаров, но он шёл навстречу своим желаниям.
Уход примарха остался почти незамеченным в охватившей зал оргии. Только Люций проводил его взглядом, с яростью осознавая, что оказался недостойным. Лорд Фулгрим не вспомнил про него. А разве мечник хоть в чём-то уступал старому глупцу или Книжнику?
Когда фиолетовая дева с зелёными глазами скользнула к нему, в первый миг Люций едва не ударил её, желая выместить злобу. Но какая-то сила удержала его руку.
- Говорят, ты самый опасный воин Легиона, - женщина шагнула ближе, так, что он мог почувствовать исходящий от неё запах крови и чего-то иного, острого и притягательного, - А рискнёшь лечь со мной?
Он грубо схватил её за руку, выше клешни, притянул к себе, но существо только рассмеялось, прижимаясь к нему всем телом.
- Ты лучший, - шептала она, когда Люций сорвал с себя одежду и толкнул её на эту импровизированную постель, - Ты прекрасен. Я хочу тебя.
Мечник торжествующе усмехнулся, накрыв собой обнажённую женщину. Длинные когти её руки впивались ему в плечо, он только зарычал от сладкой боли, ускоряя темп. Он лучший. И рано или поздно все это признают. Даже примарх.

Встревоженные голоса братьев звучали совсем рядом, кто-то пытался помочь ему встать. Марий оттолкнул руку и поднялся сам.
- Я в порядке.
Голос звучал глухо, как будто музыка забрала из него все силы, саму жизнь. Чуда не случилось, на полу по-прежнему лежало расшитое драгоценными камнями платье. Кокон, из которого вылупилась прекраснейшая из бабочек. «Ты ушла молодой и красивой, на пике славы. Так, как хотела. А значит, я сумею это пережить».
Медленно, точно старик, Вайросеан выбрался из оркестровой ямы на сцену. Его воины следовали за ним. Сознание того, что они беспокоятся за него, заставило выпрямиться и сдержать слёзы.
Ла Венице превратилась в воплощение страсти. Молодой парень-летописец извивается в стиснувших его объятиях десантника. Может быть, он не переживёт эту ночь, его любовник не слишком-то сдерживается, но юноша не пытается вырваться, наоборот, подаётся навстречу движениям могучего тела. Другой астартес раскинулся на полу, позволяя нескольким летописцам ласкать себя. Он выгибается, когда одна из них, женщина с короткой стрижкой, проводит языком по разъёму для доспеха. Смертные вздрагивают от резкого движения, но услышав стон «Продолжай!», возвращаются к ласкам. Его рука скользит по телу той, кто доставляет ему такое удовольствие, и когда пальцы касаются её лона, уже женщина стонет в экстазе.
Впрочем, большинству космодесантников братья показались притягательней, чем хрупкие люди. Несколько терминаторов Первой роты напоминают древние хемосийские изваяния – атлантов, которые оставили свою ношу, и теперь предаются наслаждению. Их хватка могла бы переломать кости, но они только подбадривают друг друга поцелуями, смехом, жаркими словечками. Даже статуи подвластны зову Маравильи, даже они на время позабыли про долг ради того, чтобы вжимать друг друга в пол, сливаясь воедино, оставлять на белоснежной коже следы пальцев или губ, низко рычать на пике наслаждения. Перед глазами Мария точно развернулась сцена из древней легенды о Пещере чудес, где люди обретали силу камня, а каменные изваяния – человеческие страсти.
Со странной, печальной улыбкой он спустился со сцены и пошёл к выходу из зала. Кто-то его окликал, кто-то попытался остановить, вцепившись в ногу, но среди всех голосов не было одного. Уже на пороге Вайросеан обернулся к следующим за ним воинам.
- Ребята, я в порядке. Идите развлекаться.
Астартес переглянулись. Зрелище тянуло их присоединиться, и Марий не был в обиде. Его праздник закончен, но для них он ещё длится, их чудеса ещё не превратились в мёртвые камни.
Уллиан, его сержант, негромко спросил, старательно не отводя взгляд в сторону.
- А вы останетесь один?
Марий погладил лежавшую на его руке звуковую пушку.
- Я больше никогда не буду один.

[Огненный Тигр]

- Вы не жалеете, что не остались там, со всеми? – голос Фулгрима звучал вкрадчиво. Обнажённый примарх раскинулся на ложе в своих покоях, Эйдолон и Юлий стояли рядом. Не рискуя коснуться этого великолепного тела, алебастровой кожи, и безумно желая этого. Услышав его вопрос, оба выдохнули:
- Нет!
- Тогда, - Фениксиец был доволен ответом, - идите же ко мне. Разве эта музыка не зажгла вашу кровь желанием?
- Эта музыка изменила нас. Искале…, - пробормотал Эйдолон. То, как раскрывался его рот, когда он отвечал примарху, как раздувалось горло, вполне подчёркивало его слова. Внезапно воин прекратил ощупывать шею и опустился на ложе рядом с Фулгримом, - Если ты позволишь, мой лорд…
Юлий, присев на край постели, пристально следил, как губы Эйдолона скользят по бёдрам примарха. Поцелуи и ласки становились всё откровеннее. Кажется, мутация перестала казаться ветерану отвратительной, когда он понял, что может доставить Фулгриму удовольствие. Когда пальцы Фениксийца впивались в ложе, а тело извивалось в судорогах наслаждения.
«А я так не смогу». В мыслях Каэсорона не было зависти или недовольства, простая констатация факта. Он бы не рискнул принять ртом плоть Фулгрима, опасаясь ранить примарха зубами или отшатнуться от нехватки воздуха, что будет понято как отвращение. Значит, надо, пока есть время, придумать что-то иное.
«Хотя, похоже, мне это не понадобится». Фениксиец, чуть отойдя от пережитого удовольствия, притянул Эйдолона к себе, шепча тому: - А теперь позволь мне доставить тебе наслаждение.
Наблюдать за тем, как покорен желаниям примарха могучий воин, как нежен с ним Фулгрим, было любопытно. На секунду сердца Юлия кольнула игла обиды – про него, казалось, просто забыли. «Нет! Примарх желает, чтобы ты сидел и смотрел. Это, верно, дарит ему особые ощущения. И кто подходит для этой роли лучше, чем ты?». Каэсорон улёгся поудобнее. Да, он в очередной раз оказался читателем, а не героем книги, но он привык к такому. И если Фениксийца это радует…
- Любуешься? – внезапно Фулгрим обернулся к нему с какой-то хищной улыбкой.
- Вы прекрасны, - сейчас даже Эйдолон казался красавцем, та готовность служить желаниям примарха, которая читалась на его лице, покоряла. Но Фениксиец, о, Фениксиец!
- Ну что ж, - прошипел примарх, накрывая отдыхающего любовника одеялом, - Пришла твоя очередь.
Юлий закусил губу, когда белоснежные пальцы впились ему в плечи, как когти. Сейчас Фулгрим не нежничал. Хорошо ещё, что, лёжа вниз лицом, можно глушить крик подушками. А стоны… не всё ли равно, от боли они или от удовольствия? Звучат примерно одинаково.
Это было мучительно и казалось бесконечным. И всё же, всё же… «Для своей страсти он выбрал меня. Того, кто её переживёт. Того, кто счастлив быть в его руках. С кем он может не сдерживаться». Мысли и тело точно встраивались в ритм чужих движений, и ощущения становились приятнее. Фулгрим всё крепче прижимал к себе любовника, сдавливая его в объятиях. Пряди волос примарха скользили по лицу и плечам Юлия, и нежность этих случайных прикосновений была сильнее грубости и боли.
- Тебе нравится? – в голосе Фениксийца слышалась насмешка. Но мягкие касания волос, но его горячее дыхание на коже…
- Да! - Юлий выгнулся навстречу возлюбленному, забыв про всё, кроме этого мига единения.
Очнулся он, когда Фулгрим склонился над ним, осторожно приводя в себя.
- Я… заигрался. Забыл, насколько я сильнее. Ты простишь меня?
- Мне не за что вас прощать, - Каэсорон сморгнул, окончательно возвращаясь в реальность. Краем глаза он заметил, с какой неприязнью смотрит на него Эйдолон. Он что, ревнует примарха?
- Может, позвать апотекария? – Фениксиец придвинулся ближе, слизнул кровь с прикушенной губы.
Юлий потянулся, проверяя ощущения.
- Нет, не надо.
Всё тело ныло, но опасной боли он не чувствовал. Скорее, боль была приятной.
- Хорошо, - Фулгрим улыбнулся, - Такого больше не будет. Скажи мне, Юлий, ты по-прежнему любишь меня?
- Люблю как книги, - другого ответа у него не было.
Фениксиец рассмеялся и положил голову на грудь Юлию.
- Узнаю тебя. Что ж, доброй ночи, мои любимые. Завтра будет новый день и другие удовольствия.

[Огненный Тигр]

Над медленно просыпающейся Ла Венице царил один вопрос: что это было? Кое-кому из терминаторов случалось перепить дзиры, но даже после неё таких феерических пробуждений не случалось.
- Эй, я тебе не койка! – Кэрвин, принятый в Первую роту техником Железнорукий, шевельнулся, скидывая с себя приятеля. Тот поморщился, но откатился в сторону.
- Слушай, Кэрвин, а чего ты голый? И я тоже голый…
- Да мы все тут такие, - откликнулся ещё один проснувшийся, - Одежда вон валяется.
Нагота мало смущала Детей Императора, для них вполне были привычны совместные купания в бассейне, куда в поддоспешнике лезть глупо. Но оказаться обнажёнными в концертном зале? С чего бы?
О прекраснейшей музыке помнили все. О том, как какие-то наглецы посмели встать и уйти посреди Маравильи, тоже помнили. На трупы наглецов посматривали с усмешками. А вот потом воспоминания расплывались, тонули в тумане наслаждения. В памяти самоцветами сияли какие-то обрывки. Резкий стон друга, когда ты его обнимаешь. Чужая рука на твоих бёдрах и внезапная приятная судорога, пронзившая тело.
- Смотрите! – Саторнию, одному из ветеранов, вспомнилось чуть больше, и сейчас он отчаянно желал перевести разговор на что угодно другое. Хотя бы на фиолетовую тварь, выскользнувшую из объятий спящего капитана Люция. Поднявшись на ноги, странное существо обвело зал взглядом, а потом исчезло в коридорах Ла Венице так быстро, точно его тут и не было.
Постепенно пробуждались и остальные. Кто-то с шуточками, кто-то с непониманием и даже с тревогой. Некоторые мучительно тёрли лоб, пытаясь осознать, что за сон им приснился, другие уверенно обнимали случайных любовников, демонстрируя – да, мы вместе, нам было хорошо, и все могут заткнуться. Изодранные, исковерканные тела на сцене мало кого волновали. Маравилья была сыграна и подарила слушателям столько удовольствия, какая разница, что случилось с музыкантами дальше. Спорили разве что о судьбе Беквы Кински. Одни говорили, что и она сама лежит в общей куче трупов, разорванная некими тварями, другие клялись, что видели, как обнажённая композитор вознеслась наверх, воскликнув: «Богов нет? Тогда я буду!». Особо любопытствующие даже искали её, но среди тел ни на самой сцене, ни в оркестровой яме не было заметно гривы синих волос.
Одна из летописцев, блаженно потягивающаяся, внезапно вскрикнула:
- Смотрите, портрет! Он следит за нами!
Подруга, тщетно пытающаяся оттереть забрызганное чужой кровью платье (некоторые умудряются испортить настроение даже своей смертью!), только поморщилась:
- Старый трюк. Удивительно, что гениальная Серена унизилась до таких ученических шуточек.
Демон, следивший за залом из портрета, зло усмехнулся. Художница создала для него более удобное убежище, чем серебряный клинок, но всё же он желал оказаться в живом теле. Не смотреть на то, как другие предаются наслаждениям, а самому вновь испытать удовольствие от еды, питья, соития. Прошлой ночью он был уверен, что сумеет завладеть или примархом, или его первым капитаном. Он так старательно внушил Фулгриму испытать Юлия, отнестись к Эйдолону со всей нежностью, а с Книжником поступить, как с игрушкой для утех. И ведь всё почти получилось. На какой-то миг даже показалось, что примарх задушит любовника, а на утро, осознав, что убил того, кто был ему верен всей душой, от ужаса и мук совести попросит о забвении. Но терминаторы живучи, и куда больше демон рассчитывал, что оскорблённый Юлий затаит ненависть. И ради мести пойдёт на всё. Может, даже не пришлось бы изгонять его душу, мысль о том, чтобы делить тело с настолько яркими чувствами, как у Книжника, была слишком соблазнительной.
Но Фениксиец не просто вовремя остановился, но и попросил у Каэсорона прощения. Вспомнив, как эти двое засыпали в нежных объятиях, демон вскинулся так, что по холсту пробежала волна. Теперь Фулгрим и Юлий недосягаемы для него. Значит… значит, надо выбрать другую цель.
Взгляд скользил по лицам, выискивая боль, отчаяние, желание умереть. Кое-кто из людей испытывали это, но поселиться в слабом человеческом теле, когда ты мог занять куда более совершенное… Нет! Астартес интереснее, вон один из них в ужасе и смятении уносит в апотекарион своего смертного любовника. Но может, удастся захватить не рядового воина, а кого-то из командиров?
Почуяв запах горя и страха над Люцием, демон потянулся туда, чтобы через миг отшатнуться. Это были не чувства самого мечника, а след того, что испытала, проснувшись, Коралина Асенека. Кажется, примадонна Маравильи не оценила дара от самой Слаанеш – своего нового тела. Её боль для демона была бесполезна, но он вдыхал это страдание, наслаждаясь. Ей хуже, чем ему. А он ещё найдёт того, в кого сможет вселиться.
Несколько космодесантников на сцене с любопытством смотрели, как просыпаются остальные. Они провели эту ночь, познавая тайны музыки, и помнили больше, чем их товарищи. Один из них скользил пальцами по клавишам звуковой пушки, удивляясь, каким нежным может быть этот инструмент на самой малой мощности. И каким грозным – на полной. Другие разговаривали.
- Может, и хорошо, что её не нашли. Капитану легче будет. Поверит, что она вознеслась, - тихо произнёс Валерий, глядя на разорванное пурпурное платье.
- Не поможет, - мрачно откликнулся Уллиан, сержант и правая рука Мария, - Он видел, как погибла Беква. И всё, что мы можем – не оставлять командира одного.
Над его головой глаза портрета вспыхнули торжеством.

[Огненный Тигр]

«Закрой глаза. Иди ко мне!»
Марий вздрогнул, обводя взглядом каюту. Снова этот голос. Её голос. Стоило остаться в одиночестве, и шёпот заполнял уши, и ему чудилось, что потерянная возлюбленная стоит рядом.
Когда он услышал это впервые, решил, что сходит с ума. Но потом Уллиан, Валерий и другие его воины старались держаться рядом с командиром, зов не повторялся, и Вайросеан почти успокоился. Да, боль потери проявляется и вот так. Разум воссоздаёт то, что ты хотел услышать. А живая речь разгоняет эти мороки.
Он не верил в чудесное вознесение. Беква мертва. Само её тело рассыпалось в мельчайшую пыль, и это уже было даром свыше – так трепетно относившаяся к своей красоте, она бы не желала гнить даже в самом роскошном саркофаге. От неё не осталось ничего, кроме музыки и памяти. И ещё одного. Далеко не сразу он осмелился раскрыть свой медальон, Марий боялся, что и оттуда высыпется горсть праха. Но там по-прежнему хранилась синяя прядь.
«И даже теперь ты не веришь, что я не покинула тебя?!».
- Верю, - тихо ответил он на яростный вскрик, - Беква, я приду. Прошу, дай мне несколько дней, а потом я буду с тобой.
Впереди ждал бой, и, может, Истваан-5 поставит точку в этой пытке. Но Марий должен был сделать всё, чтобы на Ургалльской низменности, в приготовленной ловушке остались лежать враги, а не его братья. И не воины верных Воителю Легионов.
- Ждать?! – невидимая женщина оскорблённо рассмеялась, - Вот какова цена твоей любви и твоим клятвам, Марий Вайросеан! Легко же ты забыл меня!
Стук в дверь каюты показался спасением от несправедливого и мучительного суда.
- Извини, что тревожу, но я хотел поговорить с тобой без лишних ушей, - Юлий Каэсорон проскользнул в каюту со своей извечной грацией крупного хищника. Огляделся, точно выискивая следы… чего? Безумия, отчаяния? Но в покоях Вайросеана царил такой же порядок, как всегда. Командир должен быть идеален, что бы не творилось в его душе.
- Я слушаю, Первый капитан.
- Брось, Марий. Иногда твоя субординация становится невыносимой, - Книжник поморщился, - Я хотел спросить вот что – ты постоянно строишь расчёты на том, что у нас идёт схватка шесть на пять Легионов. Разве ты не слышал, что говорил примарх про обещания Эреба. У нас будет больший перевес сил.
- Слышал. И не верю им, - Вайросеан почти незаметно для себя отстукивал пальцами по столу ритм «Пыли». Каким-то неведомым образом это позволяло успокоиться, - Хорошо, я верю, что Эреб действует, как голос своего примарха, Лоргара Аврелиана. Но кто может поручиться за то, как поступит Владыка Железа? Лорд Пертурабо был очень не рад, когда Хоруса провозгласили Воителем. А очиститься в глазах Императора он может по-разному. И кто вообще может знать, что сделает лорд Альфарий? Если будет иначе, хорошо, но пока я исхожу из таких данных.
Каэсорон усмехнулся:
- Трудно поспорить, особенно насчёт Альфа-Легиона. Но Повелителей Ночи на той стороне ты не рассматриваешь.
- Потому что лорд Кёрз всегда будет сражаться на стороне Фениксийца. И в это я не верю. Я знаю, - спокойно и твёрдо произнёс Марий.
- И ты прав, - вздохнул Юлий, - Такие вещи ты понимаешь лучше всех нас. Ладно, оставим в покое верность лорда Конрада. Ты серьёзно собираешься применить в этой битве новое оружие?
Вайросеан кивнул.
Испытания на списанной броне доказали – аккорды звуковой пушки рвали её. Для этого нужна было сойтись совсем близко, но плоть даже Железных Рук уязвимее керамита. А доспех плохо защищает от звука.
- Я не сомневаюсь в его мощности, - аккуратно начал Каэсорон, - Но воинов с таким оружием невозможно прикрывать. А если что Саламандры, что Морлоки… что Железные Воины перенесут огонь на вас… Вы не терминаторы, вы не выстоите в этом. Марий, это не приказ, это совет – сражайтесь как раньше. Будьте частью Легиона, а не его… звуковым мечом.
- При всём моём уважении, Юлий, нет, - секунду Вайросеан смотрел на ошеломлённого Первого капитана, и в этот миг ему почудился смех Беквы, только не издевательский, а радостный, - Твои воины – щит Легиона. Мои будут клинком. У нас больше нет Деметера, Эйдолон его не заменит, а Люций хорош в индивидуальном мастерстве, а не в командовании. Мне понадобится взять роль Второго капитана на себя. Да, на нас нет терминаторской брони. Мы уязвимее. Зато мы быстрее. И у нас есть шанс обогнать всех тех, кого ты назвал. Тем более, что я увеличу этот шанс.
- Каким образом? - искренне поинтересовался Книжник.
Марий криво усмехнулся:
- Придётся позаимствовать кое-что у наших союзников, Повелителей Ночи. Идея мерзкая, но секундный шок противнику она обеспечит.

В превратившемся в святилище концертном зале всё осталось именно так, как было во время Маравильи. Никто не убрал даже тел со сцены, их осыпали душистыми лепестками, перебивающими запах тления. Трупы жалких трусов, пытавшихся сбежать от величайшей музыки мира, валялись там же, где их застигла смерть. Уллиан, проходя вслед за командиром, пнул одно тело.
- Зря, - поморщился Марий, - Они нам понадобятся.
На сцену капитан старался не смотреть. Ему хватало того, что голос невидимой Беквы почти не смолкал, не отгоняемый даже разговором с живыми, а тут ещё и воспоминания.
- Зачем? – изумлённо уставился на него сержант.
- Мы должны быть ужасом. Воплощённым кошмаром древних легенд. Чтобы те, кто нас видят, хоть на секунду не поверили своим глазам. Как подобного эффекта добиваются Повелители Ночи?
- Атаками в темноте? – неуверенно предположил Валерий.
- Цепляя на себя содранную кожу врагов, - ответил Марий, склоняясь над ближайшим трупом, - Это выглядит достаточно жутко и омерзительно, чтобы на миг заставить замереть даже космодесантника. Да, потом нас будут уничтожать хуже, чем ксеносов, но если наша музыка ударит первой, ни Саламандры, ни Железные Руки не смогут уже выстрелить в ответ. Так что пусть вот эти трусы послужат делу Легиону хотя бы после смерти. Постарайтесь снимать кожу так, чтобы было видно, что она принадлежала людям.
Задача оказалась непростой, особенно когда речь шла о том, чтобы обдирать лица целиком, а не отдельными лоскутами, зато она отвлекала от шёпота в разуме. Уллиан и Валерий без возражений занялись неприятной работой, Валерий разве что негромко ругался, что это занятие для апотекариев. Зато сержант оказался самым ловким из них троих. Когда Марий это отметил, Уллиан польщённо улыбнулся: - Я всё же хтонийский варвар, капитан, мне такие дела по вкусу.
Но в словах сержанта чувствовалась горечь. Он знал, что не будет среди тех, чью броню техножрецы сейчас дополняют шипами для человеческой кожи. Если капитан погибнет, следующим в цепочке командования идёт именно Уллиан. Им нельзя рисковать одновременно. Сержанту предстоит держаться сзади, а не идти на острие атаки.
Когда работа была закончена, Марий выпрямился, рассматривая груду освежёванных, уже неузнаваемых тел. Подозвал ближайших слуг:
- Выбросьте это. Утилизируйте, как мусор.
Один из астартес, бродивших возле сцены, точно ловя отзвук недавней музыки, обернулся к нему, услышав этот приказ:
- Но, лорд Вайросеан, это ведь священный зал. Отсюда ничего не уносят…
- И что же, они так и будут осквернять его собой? – рявкнул в ответ Марий, - Хотели уйти, так пусть убираются. Они недостойны Маравильи.
Больше никто возражать не осмелился. А Вайросеан с удивлением осознал, что даже шепчущий голос стал слабее, хотя и не смолк. Как будто Марий нашёл в этом зале что-то важное.
«Маравилья. Музыка, которая открывала небосвод, но и убивала. Беква обожала войну и смерть. Она бы радовалась, что созданные ею инструменты окажутся на поле боя».
Он резко развернулся и вышел из концертного зала. Пока его броню приводят в должный вид для этого боя, нужно поговорить. Впервые со дня Маравильи Вайросеан шёл в каюту Беквы. Инструмент-оружие лежал в руках так, точно был создан специально для него, и Марий, поставив звуковую пушку на самую малую мощность, на ходу пытался подбирать пришедшую на ум мелодию. Одновременно горькую и весёлую, песню войны, разлуки и надежды.
- Безымянная дорога, фальшью давится труба. Для одних ещё тревога, для других уже судьба…
Слова тоже приходили сами, как будто зал Маравильи подарил ему новое вдохновение.
- Ты обещал! – выкрикнула женщина в его разуме, - Закрой глаза, Марий. Не оставляй меня томиться в этой пустоте. Иди же ко мне, забери меня отсюда.
Голос звучал жалобно, раздирая душу болью. Вайросеан вздрогнул от этого страдания… и от понимания – это не Беква. Той, кто говорила с ним, музыка была безразлична. А Беква звала его своим учеником и радовалась первым его опытам в творчестве.
- Кто бы ты ни была, - медленно начал он, шагнув в каюту своей погибшей возлюбленной, - ты не она. И если я узнаю, кто смеет подделываться под голос Беквы Кински, я убью тебя, тварь! Убирайся!
Невидимая женщина зарыдала, но в её словах отчаяние сплеталось с властностью.
- Ради нашей любви, Марий, закрой глаза и позови меня. Дай мне эти несколько минут. Неужели я для тебя значу меньше, чем твои битвы и музыка?
Вайросеан тихо и страшно рассмеялся.
- Беква никогда бы не предложила такое сравнение.
Нож, которым он сдирал кожу с трупов, все ещё был у него на поясе. Глядя в зеркало, Марий поднёс лезвие к лицу.
- Не надо! – взвизгнула незримая тварь, но клинок очень осторожно скользнул по веку. Марий ещё отметил, что боли почти не было – то ли разрывавшие его душу чувства не оставляли места для другой муки, то ли потеря кусочка кожи для астартес и не должна быть чем-то заметно ощутимым. А может, Беква, настоящая Беква незримо поддерживала его.
Визг твари резко оборвался, как будто нож прорезал не веки, а её глотку. Марий улыбнулся, рассматривая своё отражение. Прозрачные третьи веки уже прикрыли глаза, придавая взгляду какое-то змеиное выражение.
- Боевой хемосийский ящер, - оскалился он. Тщательно вытерев нож, убрал его в ножны и снова подхватил инструмент. Музыка вливалась в пальцы, показывая – ты всё сделал правильно.
- Так пожелай мне ветра! Сквозь тоску и грусть пожелай мне утра, и я вернусь! Я вернусь!
На пороге каюты он остановился и обернулся:
- Я вернусь, Беква. Вернусь к тебе.

[Огненный Тигр]

Даже в подземном бункере Истваана-5, пережидая бомбардировку, которую верные Императору войска обрушили на планету, Марий не прекращал шлифовать новую мелодию. Если поначалу, видя мощь залпов, некоторые воины нервничали, то потом осознали, что огненный шторм не причинит вреда. Сам же Вайросеан полностью доверял проекту примарха. Он видел, как строились эти укрепления и хорошо понимал их мощь.
Сейчас его беспокоило иное. Время холодной стратегии прошло, в этой битве Третьей роте нужно быть безумцами. Мчаться вперёд, атаковать в лучшем стиле Деметера. Марий окинул взглядом своих бойцов, нойзмаринов, шумовых десантников, как насмешливо именовали их братья. Рядом с ним держались облачённые в содранную кожу воины кошмара, те, кому предстоит внушить ужас бывшим соратникам. Те, кто пойдут в первом ряду и будут первыми принимать выстрелы.
«Я не справлюсь. Юлий был прав – я не умею быть клинком Легиона. Мне нужно было отказаться от звукового оружия…». Минутное сомнение тотчас прошло, сменившись яростным «Отказаться от прощального подарка Беквы? Она бы ликовала, глядя, как её творение рвёт тела могучих космодесантников. Это всё, что ты можешь сделать для неё – сражаться так, как будто она смотрит на тебя и твоих».
Грозный гул бомбардировки стих, сейчас с поверхности доносились иные звуки, глухие удары, как будто где-то били гигантские барабаны. Приземлялись шаттлы лоялистов.
Вайросеан оскалился под шлемом.
- За нашу Леди музыки, ребята! За ту, кому не было равных!
Нойзмарины взревели в ответ:
- За Бекву Кински! За ту, кто вознеслась!
И впервые идея, что Беква не погибла на сцене, не казалась Марию кощунством.
Укрепления Истваана-5 уже осыпали наступающих снарядами. Ещё миг, и по блиндажам пронёсся сигнал к атаке. Ревущие берсерки Пожирателей Миров, гордый и бесстрашный Легион самого Воителя, молчаливые воины Мортариона и смеющееся совершенство – Дети Императора вышли на битву, где им предстояло победить или погибнуть. И среди воя выстрелов, сотрясающих землю залпов Диес Ирэ, боевых кличей и проклятий зазвучала музыка.

К бастионам Истваана-5 текли две реки металла. Одна – Саламандры несла с собой пламя, превращая в пепел тех, кто пытался её задержать. Вторая, закованные в чёрный металл Морлоки, терминаторы Железных Рук сметали всё на своём пути с холодной яростью. Над их головами проносились залпы Диес Ирэ, вступившего в перестрелку с Ленд Рейдерами атакующих, но они не отступали. Железные Руки пришли мстить за погибших братьев.
О металлические реки разбилась бешеная атака Пожирателей Миров. Саламандры шли дальше, выжигая позиции уже Гвардии Смерти, заставляя самого Мортариона отступать. Четырнадцатый Легион отходил так же безмолвно и дисциплинированно, как и сражался, уводя своих противников под залпы крепостей. Сыны Хоруса тоже отступали, останавливая молниеносные атаки Гвардии Ворона, прикрывая более неповоротливых братьев. План Воителя требовал нанести высадившимся удар, а потом отойти, дожидаясь, когда на почувствовавших грядущую победу лоялистов обрушатся ещё четыре Легиона. Но центральные позиции оставались неподвижными. Гвардия Феникса ждала Морлоков.
Авангард Железных Рук накатывался на терминаторов Фулгрима, чёрная туча против царственного пурпура. Несколько отрядов, пользуясь отступлением других сил Хоруса, начали обходить Третий Легион с флангов. Усиленная броня и аугментика Морлоков позволяли им идти через огонь болтеров как через дождь. Те, кто осмеливался противостоять им, падали. А потом… машина войны на секунду замерла, когда перед ними возникло кошмарное видение – воины, облачённые в человеческую кожу. И мига промедления хватило, чтобы звуковая волна ударила, оставляя за собой искорёженные чёрные доспехи и ошмётки плоти.
- И кто теперь слабаки? – прорычал Марий, направляя инструмент на врага. Мелодия вела его, мелодия желала ещё смертей. Один из Морлоков вскинул огнемёт, но так медленно… Новый аккорд взорвал прометиевый бак, превратив терминатора и его товарищей в корчащиеся пылающие силуэты. Вырвавшийся из огнемёта язык пламени дотянул до нойзмаринов, лизнув кожу на броне. Валерий с руганью сорвал загоревшийся кусок.
Огненная гибель Железных Рук не осталась незамеченной.
- Во славу Феникса, - выкрикнул Юлий Каэсорон. Без шлема, с энергетическим мечом в руке, в ярком доспехе он напоминал эльдарское божество войны. Вайросеан с восхищением смотрел, как Первый капитан с лёгкостью проходит сквозь чёрные фигуры, оставляя за собой мертвецов. Смеющийся тигр, сочетание мощи и грациозности.
- Сверху! – рявкнул из арьегарда Уллиан. Нойзмарины вскинули оружие, но кораксовцы уходили от залпов-аккордов, атакуя вновь и вновь. Мелодия Уллиана разорвала слишком близко подобравшегося к нему Ворона, двое других рухнули вниз, лишившись координации, в доспехах, ставших гробами. Но и сержант пошатнулся.
- Берегитесь неба, - повторил он, - Кораксовцы нас видят и боятся. Они будут атаковать, пока не положат нас. Я держусь, командир. За Леди музыки! Я ещё сыграю…
Вайросеан тихо выругался. Против маневренного врага звуковые пушки действовали куда хуже. Гвардия Ворона тоже не могла нанести большого урона, в своей бешеной небесной карусели попадали они не слишком метко. Но они связали нойзмаринов боем.
И, похоже, сюда стягивались всё большие силы Девятнадцатого Легиона. При виде второй чёрной стаи, мчавшейся на джамппаках, Марий невольно вздрогнул, ожидая увидеть смертоносные когти самого Коракса.
- Держитесь, братья, - прозвучало в воксе, - Когти Хищника вышли на охоту.
Лучшие воздушные бойцы Повелителей Ночи атаковали не ждущих нападения Воронов. Десятки астартес погибли, не успев осознать измену. Нострамцы хохотали и обменивались шутками, когда очередные воины Гвардии Ворона оказывались на земле искалеченными или мёртвыми. Но вскоре смех сменился короткими резкими командами. Вот сейчас сюда действительно спешил сам Коракс.
Чёрная стая взмыла выше, рассредоточилась, готовясь встречать страшнейшего своего врага. Заманивая его под встречу с братом. Конрад Кёрз тоже кружил в небесах рядом со своими любимцами.
- Доброй охоты, - выдохнул им вслед Вайросеан. Рапторы помогли его воинам, Восьмой Легион был на стороне Воителя… на стороне Фулгрима. Но даже если все обещания Эреба сбудутся, Гвардия Феникса уже шла через ад.

[Огненный Тигр]

За то, казалось бы, недолгое время, которое нойзмарины провели, отбивая атаки с неба, картина боя изменилась. Пурпурная и чёрная волны схлестнулись, и всё больше воинов устилало своими телами холм. Терминаторы Детей Императора сражались как воплощённое совершенство, но их было меньше. Даже платя одного своего за троих Морлоков, они проигрывали. А далеко не всегда размен был настолько хорош.
Фигура в безумно ярком доспехе всё ещё танцевала, сражая врагов одного за другим. Но это уже была не игра, а отчаяние. Когда Юлий на миг обернулся, Марий увидел обожжённую маску, лишь отдалённо напоминавшую лицо. «Он умирает. Он смертельно ранен и знает это. Им надо отступать… но примарх желает встретиться с Феррусом Манусом лично. Даже если это будет стоить жизни всей Гвардии Феникса».
- Стоять! Прикрываем Первую роту. До конца! – повинуясь капитану, нойзмарины заняли позицию. Пронзительные звуки их оружия вонзились в броню наступающих Морлоков, ломая сочленения, превращая самые лучшие доспехи в мёртвый керамит. Только сейчас Вайросеан осознал, что именно играет, откуда взяты эти высокие ноты. «Погребальная лаэрская», подарок Беквы. Мелодия скорби сокрушала тех, кто не ведал жалости. И оплакивала Каэсорона и его людей.
Где-то там лоялисты расплачивались за своё доверие. Четыре Легиона обрушились на Саламандр и Гвардию Ворона, снесли артиллерию Железных Рук. Но на выстеленном керамитом холме это уже не имело ни малейшего значения. Юлий всадил обломок меча в лицевой щиток очередному прорвавшемуся Морлоку. Смерть врага на секунду заставила замолчать скорбь и гнев. Сколько его ребят лежат здесь? Сколько? Почему Фулгрим всё ещё говорит с железной мразью, а не убьёт его? Когда молот в руках примарха взметнулся над головой ошарашенного предательством Лоргара и остальных Ферруса, Каэсорон радостно вскрикнул, отшатываясь от схватки примархов, но осознание обожгло его сильнее, чем взрыв сломанного клинка. Фениксиец до сих пор не желал убивать своего брата. Он хочет взять его в плен.
Сияющие когти одного из Морлоков сверкнули совсем рядом. Аргус Фелиций, сержант и друг Юлия, с небрежной лёгкостью отвёл удар, позволяя командиру обезглавить врага. А потом пошатнулся и рухнул на колени. И оттолкнул руку Каэсорона, пытавшегося его удержать.
- Впереди свет, капитан. Счастливо подняться, - старая хемосийская фраза, а потом воин упал лицом вперёд и больше не двигался. Битва стихала, последние из Морлоков подыхали под алебардами последних Фениксов или звуковыми пушками Третьей роты. С дикой улыбкой безгубого рта Юлий обернулся к поединку примархов. Феррус Манус стоял на коленях, с разбитого лба стекала кровь, заливая глаза. Фулгрим свободной рукой зажимал рану на животе, второй – заносил меч. Медленно, картинно, точно надеясь, что брат попросит о пощаде или просто лишится сознания.
Каэсорон сдвинулся ближе, изготовясь к прыжку. Что бы не решил примарх, он успеет всадить сломанный клинок в шею Ферруса. Несмотря на оплавленный нагрудник, броня Юлия оставалась совершенной и давала терминатору достаточно сил, чтобы убить даже примарха, даже эту живучую тварь с металлическими руками. Последняя воля умирающего священна. Особенно когда он исполняет её сам.
На мгновение Фулгрим встретился взглядом со своим Первым капитаном и тут же отвёл взгляд. Оплавленная маска вместо былой красоты казалась кощунством. А ещё страшнее были глаза, молившие: «Убей! За всех моих – убей его!»
- Ты же не можешь уничтожить своего любимого брата! – зазвенел в ушах голос лаэранского клинка – сейчас Фениксиец твёрдо знал, что это не его собственные мысли, - Оставь его при себе, скованным пленником. Пусть он служит твоим желаниям. Ты хочешь, чтобы он сдался, а не погиб. Так добейся этого. Сделай то, чего ты жаждешь, прямо здесь, на телах его сыновей…
- Его и моих, - мысленно рыкнул в ответ Фулгрим. Миг решения тянулся бесконечно долго. Душа Фениксийца выла при мысли, что больше не будет Ферруса Мануса, грубого Горгона, вечного соперника и бывшего друга. Но Юлий, вернейший из верных… Любимый брат или любящий сын?
Серебряное лезвие метнулось к шее Ферруса так быстро, что даже дух клинка не успел ничего сказать. Когда голова брата покатилась по земле, Фениксиец отшатнулся и рухнул, выронив меч. Мир плыл перед глазами, душу раздирала боль. Предатель, игрушка варпа, братоубийца, завёдший сыновей в ловушку демонов. Он вглядывался в столпившихся вокруг него терминаторов (о, как же их мало!) и нойзмаринов, ожидая увидеть презрение, но ощущал лишь тревогу и любовь. И это было куда мучительнее.
- Я не хочу быть… я не заслуживаю…
В последнюю секунду Фулгрим осознал, что этот голос совести был голосом клинка, но было поздно. Миг слабости, миг желания забытья обернулся пленом. Демон, вырвавшийся из меча, занял тело примарха Детей Императора.

[Огненный Тигр]

Собрание офицеров в Гелиополисе должно было стать встречей торжествующих победителей. Но куда больше оно напоминало собравшихся тайком заговорщиков. На фоне блистательно завершившегося сражения, гибели Ферруса Мануса и его Морлоков казалось почти кощунственным говорить, что Третий Легион тоже обезглавлен. Но… но…
Примарх почти не выходил из своих покоев. Некоторые слышали, что он говорил с мёртвым братом и смеялся. Другие строили ещё более странные предположения. К нему не пускали никого. Даже для Эйдолона, того, кого Фениксиец любил от всей души, как любят старого дядюшку, качавшего тебя на коленях, у него не нашлось времени. Хуже того, он не открыл двери, и лорд-коммандер, простояв полчаса, был вынужден уйти.
И потери, потери. Веспасиан погиб от руки самого Фулгрима, Соломон Деметер – на Истваане-3, Юлий Каэсорон сейчас, верно, умирает в апотекарионе. Он до последнего оставался на ногах, требуя, чтобы медикусы сначала занялись его терминаторами. Великая самоотверженность, но вряд ли она спасёт много жизней.
Из пяти старших офицеров Легиона осталось двое. И рассаживаясь, остальные командиры невольно выбирали места ближе к тому или к другому, исходя из своих взглядов. Вокруг Эйдолона и Мария Вайросеана складывались группы сторонников. Эйдолон старше, опытнее, всегда был ближе примарху. Даже если вспомнить недавнее – кто остался с Фулгримом после Маравильи? Правильно, Каэсорон и лорд-коммандер. Осмелится ли Марий, сторонник идеальной субординации, хотя бы поднять голос против того, перед кем он мальчишка? Но с именем Эйдолона в последнее время связывают только неудачи – сначала Убийца, потом Истваан-3 (благодаря длинному языку Люция многие уже знали, как «героически» лорд-коммандер взял дворец), а Вайросеан – герой Истваана-5. Его нойзмарины из дикой причуды превратились в достойное оружие Легиона.
Собравшиеся переводили взгляды с одного лица на другое. Абранкс и Хелитон, сидевшие возле Эйдолона, держались за руки, точно скауты рядом с наставником. Среди сторонников Вайросеана выделялся Калим, мрачный капитан Семнадцатой роты. На этой стороне был и Крисандр из Девятой, давно рассорившийся с лордом-коммандером. Впрочем, если Калим держался с угрюмым упорством, явно готовый поддерживать того, кого выбрал, до конца, то Крисандр, похоже, просто хотел быть подальше от Эйдолона.
Люций, явившийся одним из последних, собирался занять место в группе Эйдолона, но услышав «Как ты смеешь, сопляк?!», презрительно усмехнулся и двинулся на другую сторону. Вайросеан ничего не сказал. Неподвижный, остановившийся, как у мертвеца, взгляд упёрся в лицо мечника. Пожав плечами, Люций уселся среди нейтралов – либо равнодушных к дележу власти, либо слишком осторожных. Но многие заметили, что капитану Тринадцатой роты не по себе.
Какое-то время офицеры ещё создавали видимость радостного общения триумфаторов, поздравляя друг друга с успехом на поле боя, отмечая тот или иной удачный манёвр, но постепенно голоса стихали. Воцарилась напряжённая тишина, и казалось, что даже двоим старшим командирам трудно решиться её нарушить.
Марий Вайросеан заговорил первым. Он поднялся со своего места, и многие с любопытством следили, как нечеловечески раздувается его горло. Мария это внимание не смущало.
- Братья, только что мы одержали великую победу. Первая рота заплатила за неё высокую цену, но примарх Феррус Манус был убит, - Гелиополис откликнулся восторженными криками «Совершенство и смерть!», Марий выждал, пока все не успокоятся, и продолжил, - Но Истваан-5 – это первая битва нашей войны, а не последняя. Более того, эта битва шла на наших условиях и с огромным перевесом в численности. Терра получила удар, но Император и лояльные ему примархи учтут свои ошибки. Сейчас не время праздновать и тонуть в наслаждении. Апотекарионы переполнены ранеными, и вы все знаете, сколько тех, кто приближал эту победу, не увидели её. Братья мои, наш долг – не потерять то, чего мы добились, ради чего отдавали жизни терминаторы Первой роты. Не утратить ту дисциплину, то мастерство, которое делает нас опаснейшим из клинков Воителя.
- И пока примарх молчит, на рукояти этого клинка должна лежать достойная рука, - Эйдолон рывком поднялся, - Именно лорды-коммандеры – те, кто должны возглавить Легион, если… если Фениксийца ранят, если примарх временно оставил власть.
- Но лордов-коммандеров должно быть двое, - заметил осторожный Руэн из нейтралов. Он не вставал, всем видом демонстрируя, что не участвует в споре лидеров, - Капитан Вайросеан, чья рота так героически сражалась, вполне заслуживает этот титул…
Эйдолон скривил губы, услышав робкую попытку примирения:
- Лорды-коммандеры, капитан Руэн, стояли у истоков Легиона. Мне жаль, что на этот раз со мной не будет моего старого друга Веспасиана, но это не значит, что его место может занять кто угодно. Тогда нас было двое. Сейчас ситуация не настолько драматична и на рукояти хватит одной достойной руки.
Марий вздохнул.
- Не вашей. Прошу прощения, лорд-коммандер Эйдолон.
Горло Эйдолона раздулось, как у кобры.
- Хемосийский мальчишка! Ты забыл, кто я такой?
- Офицер, оставшийся одним из двух командиров Легиона… когда того Легиона было две сотни воинов, - спокойно ответил Вайросеан, вроде бы негромкий голос заполнил Гелиополис, - Вы верно сказали, что ситуация изменилась. Титул лордов-коммандеров – это знак благодарности примарха за то, что вы сделали тогда. Это не место в командной цепочке. Эти титулы нельзя передать, как нельзя изменить то, кто вели Легион в те страшные дни. Второго лорда Веспасиана не будет. Лорд Эйдолон, я уважаю то, что вы сделали для Детей Императора. Но сейчас старшим командиром являюсь я, пока не выздоровеет Юлий Каэсорон и пока примарх не назначит нового капитана Второй роты.
- Мы решим это поединком! – взвыл Эйдолон. Сидевшие рядом с ним морщились, зажимая уши.
- Опомнитесь, лорд-коммандер, - холодный голос Мария резал, точно клинок, - Сейчас не время устраивать дуэли. Ваша мудрость нужна Легиону. А я не имею права покидать свой пост.
- Трус, - хохотнул Люций, и Эйдолон подхватил его фразу:
- Ты боишься! Дети Императора никогда не чурались поединков.
- Но мы не Пожиратели Миров, чтобы всё решалось ареной, - парировал Марий, - Когда примарх и первый капитан вернутся к своим обязанностям, я готов принять вызов. Но пока что… в дни правления лордов-коммандеров дуэли между астартес были запрещены. Я собираюсь следовать вашему опыту.
- Красивый ход, - прорычал Эйдолон, - Но ты действительно настолько трус?
Вайросеан пожал плечами.
- Я не хочу никого убивать.
- Ладно, - лорд-коммандер опустился на своё место, - Наслаждайся властью, мальчишка. Как только примарх вернётся к нам, он тебя уничтожит.
- Может быть, - откликнулся Марий абсолютно равнодушным тоном, - А пока перед нами стоят следующие задачи…

[Огненный Тигр]

Вайросеан ждал, что лорд-коммандер, затаив обиду, попытается как-то ему мешать, но вскоре капитану стало стыдно за такие подозрения. Да, Эйдолон не сделал того, на что Марий очень рассчитывал – терранец, переживший времена, когда болезнь почти уничтожила Легион, мог бы помочь Первой роте справиться с её потерями, зато он сделал намного больше. Он пытался дозваться до примарха. Стоял перед дверями покоев Фулгрима, как памятник верности. И вроде бы Фениксиец начал откликаться.
Была и другая радостная весть – Юлий Каэсорон не просто выжил, но и начал приходить в себя. Да, нервное, истеричное существо, в любой момент готовое разрыдаться из-за погибших, цепляющееся за книги, как за единственное спасение, мало напоминало спокойного Белого Тигра, но Марий умел ждать. И замечал, что в решениях первого капитана, касавшихся восстановления роты, в его разговорах с техножрецами о том, сколько терминаторских доспехов можно починить, а сколько придётся делать заново, проскальзывали прежние интонации.
«Всё возвращается в норму». Марий запрокинул голову, точно рассматривая потолок. Он уже привык во время работы с бумагами порой давать глазам отдохнуть. И всякий раз с тревожной надеждой вслушивался в тишину каюты – не раздастся ли тот голос?
С момента возвращения с Истваана-5 Вайросеан ни разу не слышал потусторонних просьб. Иногда ему казалось, что все эти мольбы «закрой глаза, иди ко мне» были простыми галлюцинациями, проявлениями душевной раны. Разумеется, это не могла быть Беква. Его Леди музыки, его любовь уважала то, что он делал, как он уважал и чтил её творчество. Но голос был так похож…
- Беква, мне очень не хватает тебя.
Рука накрыла медальон на груди. Всё, что осталось – прядь синих волос.
«И музыка!» - это точно было игрой воображения, сейчас Марий твёрдо знал, что голос звучит только в его мыслях, но это было удивительно настоящим, «Ты устал. Не можешь отдохнуть, так хоть музыку поставь. И запиши то, что сегодня играл на тренировке – получилось неплохо».
Да, именно так она бы и сказала. И пока вокс-кастер играет её вещи, можно поверить, что она там, в своей каюте, не желающая никого видеть, пока не появится с новым шедевром.
А насчёт Юлия лучше всего переговорить с Фабиусом. Не потому ли Каэсорон так волнуется из-за своей внешности, чтобы оставаться пациентом старшего апотекария? Байл тоже пережил страшные дни Легиона, если он захочет об этом говорить, то может поделиться мудростью не хуже, чем Эйдолон. Марий поднялся, потянувшись. С лёгким вздохом сожаления выключил вокс-кастер. Тишина действительно давила. Ему нужна была или музыка, или живое общение. А рядом с язвительным реалистом, гением и хорошим другом никакая галлюцинация точно не осмелится проявиться.
Сейчас апотекарион уже не казался воплощением нескончаемой, напряжённой и, к сожалению, часто безуспешной работы. Да, с некоторыми пациентами ситуация по-прежнему была сложной, но особых опасений за их жизнь уже не было. Вопрос стоял в том, сколько аугментики получит каждый из них и кто отправится в дредноут.
- Кажется, вы блистательно справились, - Марий с гордостью смотрел на своих медикусов.
- Смотря с чем, смотря с чем, - откликнулся Фабиус, оборачиваясь.
- Я хотел поговорить…, - капитан запнулся, видя, как меняется лицо друга.
- Ты пришёл сюда, чтобы лечь на операцию, - каким-то слишком ровным, металлическим голосом выдал Байл, - Капитан, ты себя давно в зеркале видел?
- У меня есть дела.
- У тебя есть глаза. Пока ещё есть, но скоро их не будет. Поэтому сейчас я попытаюсь спасти то, что можно. Готовьте операционную, - добавил Фабиус, и его помощники немедленно кинулись выполнять приказ. Сам старший апотекарий следил за Вайросеаном так, точно командир мог внезапно испариться или удрать.
- Как ты себе это представляешь? – рыкнул Марий, чувствуя, что горло запульсировало от злости, - Я пришёл за информацией, а не для лечения. Я здоров.
- Нет, мать твою, ты не здоров, если считаешь, что без тебя тут всё рухнет, - рявкнул в ответ Байл, - У нас есть первый капитан, он вполне на ногах, бодр и полон сил, и ему полезно приложить мозги к чему-то, кроме собственной внешности. Если ты так боишься, что всё полетит кверху дном, то сообщи ему, что ты ложишься на операцию, ты устал и прочая. Иначе ему сообщу я.
Марий со вздохом отправил сообщение первому капитану.
- Ладно, я, как минимум, получил ту информацию, которую искал. Действуй, если тебе это так важно.

Астартес действительно сделаны сверхлюдьми. Усиленная регенерация, возможности за гранью для простого смертного. И сейчас это стало большой проблемой. Фабиус отлично мог представить, что именно сделал с собой Марий. Нет, какое-то время использовать третье веко было даже остроумной идеей. Вопрос в том, сколько дней он так ходил. Вряд ли ему удавалось нормально заснуть, но каталептический узел в помощь, ему плевать, закрыты у тебя глаза или открыты. От перенапряжения лопались сосуды, но в потоке дел капитан, скорее всего, и не заметил, как ухудшается зрение. Просто много бумаг, просто усталость подтачивает и твои сверхчеловеческие силы.
От операционного стола Байл отходил с чётким ощущением, что сделал слишком мало. К сожалению, большего он просто не мог.
- Вот что, капитан, - когда Марий очнулся от наркоза, Фабиус сидел на краю его койки, - на ближайшие сутки я прописываю тебе покой, полумрак и никакого напряжения глаз. Ни чтения, ни тренировок, ничего. Вокс-кастер стоит у тебя рядом с кроватью.
«Целые сутки!». Вайросеан едва не застонал сквозь зубы. Потерять столько времени. А Фабиус его просто добил:
- Через сутки я осмотрю тебя ещё раз и там решу, что будет дальше. Если будут заметные улучшения, то вскоре ты вернёшься к работе. Если нет – извини. Я всё-таки не занимаюсь микрохирургией глаза на постоянной основе, да ещё с такими запущенными случаями, мне пришлось изобретать решения на ходу.
- Поставил бы аугментику, да и всё, - отмахнулся Марий. Сил на то, чтобы спорить, чтобы приказать выписать немедленно, не было. Кажется, за эти дни он действительно устал.
- Аугментику? – возмущённо повторил Байл, - Просто так на ровном месте лишиться глаз? Ты кто, Железнорукий, для кого это гордость?!
- Мне всё равно, - Вайросеан даже не злился. Сутки лежать – так сутки, а вот завтра он поставит Фабиуса перед фактом и вернётся к делам, что бы там не показал осмотр.
- Ну знаешь ли…, - очень медленно протянул Фабиус, - А ей бы тоже было всё равно?
В следующий миг Байл замер, крепко закусив губу. Едва не отшатнулся. Он не знал, что пугает его сильнее – искажённое бешенством лицо капитана, грозно раздувшееся горло, скрючившиеся, как когти, пальцы… или то, что было потом. Мягкая, очень нежная улыбка.
- Она бы злилась. Всё так, Фабиус. А сейчас… оставь нас, пожалуйста.
Не споря, Байл вышел из палаты. Того, с какой лаской Марий провёл рукой по вокс-кастеру, прежде чем включить, хватило, чтобы не желать видеть остальное. Фантазии терранцу и так хватало, чтобы представить, как его друг будет вести задушевные разговоры с призраком. Может, станет целовать этот вокс-кастер.
- Шеф, всё совсем трындец? – обычно Модрим Ллансахай, апотекарий Повелителей Ночи, бежавший сюда, когда примарх приговорил его к красным перчаткам, хотя бы пытался говорить вежливо. Но сейчас, видимо, посмотрел на начальство и понял, что нострамские выражения передают ситуацию несколько лучше.
- Ты знаешь, да, - Фабиус мысленно проанализировал происходящее. Его капитан, лучший стратег Легиона, сходит с ума, и вот здесь Байл будет полностью бессилен. Или Марий сам пересилит эту ситуацию, отгорюет, или подсядет на какую-нибудь наркоту (но это ещё не так страшно, как справляться с зависимостями, апотекарий знал), или просто превратится в жалкого безумца. Но объяснять всё это, расписывать возможное течение болезни, лучший и худший исходы…, - Принеси нам выпить, Модрим. Твоё грибное пойло, надеюсь, у тебя есть запас.
- Точно трындец, - кивнул Ллансахай, исчезая за своей дурманящей настойкой.

[Огненный Тигр]

Древняя мудрость Хемоса гласила, что физические травмы лечатся отдыхом, а душевные – трудом. И действительно, самые мудрые книги не сделали бы для Юлия Каэсорона столько, сколько один рапорт от Вайросеана. Вспоминая про этот момент, первый капитан испытывал изысканную горечь стыда. За своим горем Юлий забыл, что хемосиец заботится не о мёртвых, а о живых. Продумывая, как ещё почтить своих погибших воинов, пряча лицо за самодельной маской – шедевром ювелирного искусства, он не видел своего долга.
А дел хватало. Юлий настоял на том, чтобы новый капитан Второй роты был назначен немедленно, не дожидаясь решения примарха. Избранный им сержант, конечно, был далеко не идеальной кандидатурой, но… очень хороший боец, с тактическим чутьём (а стратегического понимания и у Деметера не водилось) и истово верен тому пути, по которому ныне шёл Легион. Каэсорон сам пришёл к примарху за утверждением… и был неприятно удивлён. Фулгрим не заставил его ждать, очень ласково принял, сказал, что ни одна маска не может быть прекраснее лица Юлия, даже сейчас, но он вообще не поинтересовался, кто стал новым вторым капитаном. Ничего не спросил, просто поставил на документе свою подпись.
Возможно, это стоило счесть знаком доверия. Но ощущение было, скорее, равнодушия. Полного и абсолютного.
Разумеется, Каэсорон ни с кем не делился своими мыслями. Второй капитан пока ещё не освоился в новой должности и вряд ли смог бы правильно понять такое откровенничанье. Марий… Марий никогда бы не принял ни малейшего осуждения в адрес примарха. Он был идеальной правой рукой, поддерживал решения Юлия, когда это было нужно, а если возражал, то к этому стоило прислушиваться, но его верность доходила до абсолюта. Прикажи Фениксиец ему умереть, и Вайросеан спокойно вонзил бы в грудь клинок, даже не спросив, зачем примарху понадобилась его смерть.
«Может, Эйдолон? Мы двое ближе всего Фулгриму». Лорд-коммандер воспринял возвращение первого капитана к обязанностям, как установление некоего законного порядка. Правда, какое-то время пришлось выслушивать бесконечные рассказы о том, как «хемосийский мальчишка оскорбил ветерана», но слушать с внимательным видом Юлий умел всегда. Но увы, старый учитель всегда был прост. Ему хватает тех объяснений, которые он получает от примарха, и того, что Фениксиец нежно улыбается ему.
Каэсорону этих объяснений уже не хватало. Ему не нравилось не только равнодушие к внутренним делам Легиона, но и те странные перепады, которые наметились в дипломатии. То примарх с придыханием говорит о гениальности Хоруса, то высмеивает приказы Воителя. И ещё… мелочь, но царапающая. Лорд Фулгрим отказался переименовать что Легион, что флагман, сказав, что их названия должны злорадно напоминать тем глупцам, кто верны Императору, о том, что лучшие из братьев восстали против него. Но смущало даже не это. Примарх высмеял все варианты названий флагманского корабля, которые принесли его сыновья. Увидев среди предложенного «Вода Хемоса», он презрительно скривился: «Какое бессмысленное название!». Если бы не книга на коленях, Юлий просто бы встал и вышел с того собрания. Фулгрим, Приносящий воду, ты же не мог забыть, что было величайшей нашей драгоценностью?! Или – забыл?
«Я подумаю об этом завтра». Потому что сейчас перед Каэсороном была другая задача. И шагнуть в эту дверь казалось не проще, чем броситься на орочью машину или гореть в огне. Чтобы прийти сюда, ему пришлось долго накручивать себя, представляя, во что превратилась после смерти Эвандера Тобиаса его библиотека. Или то, что книги просто растащили, или то, что в старинных летописях именовалось «мерзостью запустения», или что её превратили в очередное место для встреч, а фолиантами выложили импровизированные лежанки. Теперь, когда он стоял перед дверью, ему не хотелось знать, какое из его жутких видений было правильным. И вообще, хотел бы Эвандер, чтобы один из его убийц (ну да, лично не убивал, но не остановил тех, кто забивал насмерть старика-итератора) входил в его святая святых?
- Если он этим недоволен, пусть скажет мне лично, - тряхнул головой Юлий, - Рубикон перейдён.
За дверью ему почудилось какое-то движение. Нет, вроде бы библиотека была пуста, Каэсорон не слышал ни дыхания, ни стука сердца. И в тоже время чем больше он её рассматривал, тем больше понимал, что кто-то заботился об этих манускриптах. Конечно, глупо было считать, что книги растащат, Марий же в самый первый день своего недолгого главенства отдал приказ, чтобы за архивными палубами следили, как и раньше. Где-то по-прежнему работали летописцы, но кто вообще пришёл сюда, это место выжившая богема считала едва ли не проклятым.
Заметив сложенные в углу книги, видимо, недавно принесённые, Юлий подхватил несколько из них и начал расставлять по местам. Систему Тобиаса он помнил. И тот, кто следил за библиотекой сейчас, тоже знал её – несмотря на всю её сложность, ошибок Каэсорон не видел.
«Пришло время для трюка». Неловко повернувшись, астартес зацепил рукой пару фолиантов… тотчас подхватил начавшие падать книги и обернулся к одному из стеллажей, тому, откуда раздался сдавленный вздох:
- Выходи, кто бы ты ни был. Теперь я знаю, что ты здесь.
Очень медленно из-за стеллажа выскользнула похожая на ксеноса фигура. С фиолетовой кожей и клешнёй вместо правой руки. Поймав его взгляд, женщина смутилась, пряча изменённую руку:
- Простите. Я не хотела…
- Коралина?! – спутать этот голос было невозможно, - Почему ты так унижаешься передо мной? Это ты ухаживала за библиотекой?
Бывшая актриса и итератор кивнула:
- Да, я. Мне нужно было где-то спрятаться. Я не думала, что сюда кто-то придёт.
Она стояла, вцепившись левой рукой в полку, как будто ждала казни. И не похоже, чтобы это было просто эффектной позой.
- С каких пор ты меня боишься? И почему тебе нужно было прятаться? – с точки зрения Юлия, изменения, вызванные Маравильей, были святы. Даже если смотрелись очень своеобразно.
- Кто будет терпеть мутанта? – грустно вздохнула Коралина.
- Это всё в прошлом, леди Асенека, - зелёные глаза удивлённо распахнулись, когда Юлий перешёл на настолько выспренный тон. Вот и хорошо, пусть изумляется, а не боится, - Нам так или иначе нужен старший архивариус. Скажи мне, кто будет вызывать на этой должности больше уважения, чем голос Маравильи?
- Но я… но я…, - Коралина точно задыхалась, - Мне нельзя выходить. Я ведь убийца. И если капитан Вайросеан меня увидит…
- Он не будет тебе мстить, - рука Юлия легла на хрупкое плечо женщины, - Я бы смог защитить тебя, но это не понадобится. Он лучше всех нас понимает, что мы все сделали. Ради своей музыки Беква принесла в жертву многих, в том числе себя. Даже если Марий понял, кто именно нанёс удар… В конце концов, Люция он не убил, а тот предатель – пробу ставить негде.
Услышав имя мечника, Коралина вздрогнула.
- Я пришла к нему… к Люцию. Но он сказал мне, что лучше бы… лучше бы я сдохла, а выжила Серена. Не знала, что он её любил.
- Да никого он не любит, кроме себя, - фыркнул Юлий, - Просто у Серены он мог бы выпросить себе очередной портрет, а ты для него бесполезна. Не плачь. Тебе он тоже ни в отвал не сдался. У тебя будет твоё место, твоя работа. Знаешь, Марий показал нам всем одну простую вещь – нечего сводить счёты. Слишком много дел впереди. Такова мудрость Хемоса, и если примарх её забыл…
- Примарх ничего не забыл, - внезапно с непонятной горячностью выдохнула Коралина. Каэсорон удивлённо посмотрел на неё. Никто из служивших здесь не мог оставаться равнодушным к величию и красоте Фулгрима, но леди Асенека никогда не входила в число особо страстных поклонниц Фениксийца. Как итератор, она должна была не терять голову даже перед лицом Императора, и именно так о ней отзывался Эвандер Тобиас.
Сейчас женщина не запиналась, голос актрисы и оратора звучал тихо, но чётко:
- Будьте осторожны, капитан. В нарисованном Сереной портрете обитал демон. А теперь он вселился в примарха. Это не лорд Фулгрим. Клянусь вам. Та, кем я теперь стала, это чувствует. Остальные пятеро тоже это чувствовали, но они ушли странствовать по варпу. Не знаю, вернутся ли.
Юлий до крови прикусил губу. Солоноватый вкус немного переключил внимание, ослабил нахлынувшие эмоции. Странности примарха получили возможное объяснение, теперь нужно было проверить эту информацию, решить, что делать дальше… и не выдать себя в процессе.
- Я услышал тебя, - наконец, произнёс он, - Ты тоже будь осторожна, старший архивариус. А пока что займёмся приведением библиотеки в порядок, - Каэсорон кивнул на книги в углу.
С каждым фолиантом, встававшим на место, он точно собирал заново мозаику собственной души. Что бы не творилось в Легионе, они справятся. Нельзя изменить то, что сделано, нельзя вернуть Эвандера… но архив остался. И люди остались.
«И возможно, когда-нибудь мы с Коралиной изменим эту библиотечную систему на более удобную. Когда-нибудь».

[Огненный Тигр]

И Юлий был осторожен. Вместе с остальными он молча смотрел, как примарх, разгневанный абсолютно невинным вопросом, обрушился на Эйдолона. Встретившись взглядом с отрубленной головой, которую держал Фулгрим, он не дрогнул.
«Кажется, у меня вошло в привычку не заступаться за своих наставников. Веспасиан, о смерти которого я узнал не сразу, потом Эвандер Тобиас, убитый на моих глазах. И вот Эйдолон». Впрочем, первый капитан успокаивал себя тем, что гибель верного лорда-коммандера была не зря – многие, очень многие теперь шептались, что с примархом творится неладное, что нужно обратиться к Хатхору Маату, его любимчику, умеющему, помимо прочего, воздействовать на разум.
Юлий тенью скользил среди шепчущихся. Иногда подслушивать было удивительно просто – ведь все знают, что когда у первого капитана в руках книга, он ни на что не реагирует. А ещё сейчас его не волнует ничего, кроме восстановления прежней красоты. Нынешнее лицо не казалось ему достаточно идеальным.
«Пасьянс почти сошёлся. Не хватает одной карты. Нулевого аркана». У своих друзей из Повелителей Ночи Каэсорон выучился не только играть в карты, но и гадать на таро, и иногда пользовался терминологией оттуда. Нулевой аркан, дурак, который принесёт истину. Если об одержимости примарха заговорит первый капитан, в этом могут увидеть всё, что угодно, даже претензии на власть. А вот если голос поднимет кто-то, кто не может возглавить Легион в любом случае…
И надо сказать, Люций идеально соответствовал своему аркану. Вспомнив, как мечник разговаривал с ним на захваченной и разграбленной планете Механикум, как чуть не атаковал его, Юлий усмехнулся. Нет, с точки зрения правильного фехтования Люций, пожалуй, превосходил его. И, наверно, шансы убить Каэсорона у него были… как и шансы проиграть, ещё раз получив в лицо кулаком, недооценив силу и выносливость терминатора или то, что бывший юный шахтёр никогда не чурался грязных приёмов. Люций был дуэлянтом, Юлий – воином. Но дело было даже не в талантах. Капитан Тринадцатой роты так и не научился тому, что не всё решается мечом.
На наблюдательную палубу Каэсорон вошёл уже без улыбки, с привычно-отстранённым выражением лица. Разумеется, он не знает, зачем Люций созвал их всех. Его оторвали от книги, и теперь Белый Тигр решает, что сделать с наглецом, потревожившим его. При виде собравшихся фиолетовые глаза чуть сверкнули. На просьбу капитана Тринадцатой роты откликнулось двенадцать воинов – одиннадцать капитанов и старший апотекарий Фабиус Байл. Осознавал ли Люций, что каждый из них – не только Юлий, на которого мечник посматривал с надеждой, а все они – уже подозревали, о чём пойдёт речь? Нет, иначе он бы не был идеальным нулевым арканом.
Они все великолепно играли свои роли. И Люций, сообщавший о том, что душа примарха ныне скована в портрете, а в его теле обитает некая тварь. И сам Юлий, любящий сын и верный рыцарь, скрутивший мечника за оскорбительные слова о примархе, приставивший нож к его шее, но, разумеется, не оставивший и пореза. И даже старший апотекарий, аккуратно высказавший своё мнение о том, что отец… меняется. Но по-настоящему Каэсорон испугался только в один момент. Когда Марий Вайросеан удивительно спокойно произнёс:
- В древних летописях такие существа называются демонами. Они могут взять над тобой верх, если ты поддашься им. Если на миг закроешь глаза.
Пожалуй, Юлий не был уверен, что хочет знать, откуда у Мария взялись такие сведения о тварях варпа.
А вот дальнейшее обсуждение действий, ладно, будем называть вещи своими именами, атаки на примарха, его слегка удивило. Нулевой аркан не смог даже оставаться прекраснодушным идиотом, искренне любящим отца. Он вертелся, как вентилятор в шахте, лишь бы как можно меньше участвовать в плане.
Впрочем, не слишком-то ему и доверяли. Разработкой атаки занялся Вайросеан, а он бы вряд ли поручил Люцию даже пол в сортире вымыть. Объясняя, кто и где должен будет ждать в засаде, про капитана Тринадцатой Марий точно забыл.
- Стойте! А кто, собственно, приведёт примарха в засаду? – нет, какие-то мозги у Люция были. Если бы он ещё не высказал одним вопросом весь свой страх…
Юлий с наслаждением вообразил, какая истерика будет, когда он с улыбкой скажет «Мы доверим самую важную роль тому, кто раскрыл тайну и смотрел в глаза портрету». А потом шагнул вперёд:
- Я, конечно. Мне он верит больше всего.

Наверно, Каэсорону стоило сейчас бояться. Чья бы душа ни обитала теперь в теле Фениксийца, она легко убивала, и в её распоряжении была такая грозная боевая машина, как примарх. Эйдолон погиб из-за пустяка, лже-Фулгрим обвинил его в предательстве за простой вопрос. Что же он сделает с тем, кто действительно его предал?
Но, шагая рядом с примархом, Юлий не чувствовал страха. Это было точно сцена из прекрасной древней пьесы, «Макбета». А по сюжету король попадёт в ловушку и погибнет. «Если я переживу это всё, то договорюсь с Коралиной поставить «Макбета» и сыграю тана-предателя». Клятва ещё сильнее подбодрила его. Даже когда неудачная фраза в разговоре разгневала лже-Фениксийца, Каэсорон сумел подольститься, и вместо ярости в голосе Фулгрима зазвучала нежность.
«А ведь он, кем бы он ни был, действительно любит меня». На мгновение Книжник заколебался. Он помнил, как ласково демон снимал с него маску и прикасался к шрамам на лице. С каким доверием подписывал принесённые первым капитаном бумаги. Юлий мог быть мудрой королевой при этом странном, полубезумном короле.
«Но он – не тот, кого я люблю», одёрнул себя Каэсорон. Пародия на Фениксийца, забывшая – не знавшая! – то, что было важно для Хемоса, равнодушная к своим сыновьям… Это было невозможно любить. И они шли вперёд, к логову Байла. К засаде.
Увидев, кто шагнул им навстречу первым, Юлий почувствовал странный приступ гордости. Люций всё же преодолел себя, сейчас он произносил свои грозные обвинения перед лицом примарха. Но лже-Фулгрим не злился, он смеялся.
- Ну хорошо, допустим, я не твой примарх. Скажи мне, разве тебе, верному последователю Слаанеш, совершенному мечнику, не пристало сражаться под командованием посланника божества?
-Ты не наш отец! – грозным эхом прогремело со всех сторон. Нойзмарины, воины Третьей роты вскинули своё жуткое оружие, а капитаны-заговорщики шли вперёд.
Смех оборвался. Демон обвёл их взглядом.
- Вы предали меня? Вы поверили тому, что он сказал? Забыли о том, как я спас ваш мир и ваш Легион на самом краю гибели? – обернувшись к первому капитану, он выдохнул: - И ты, Юлий? Что ж, Фулгрим повержен.
На мгновение они все замерли, поражённые этими, казалось, искренними словами. Но прежде, чем товарищи бросили оружие и рухнули на колени, Каэсорон прошипел:
- Вода Хемоса. Ты не Фулгрим. Взять его!
Залп-аккорд нойзмаринов швырнул примарха на пол, сорвав его роскошное одеяние. Капитаны бросились к нему, но лже-Фениксиец взметнулся, как гневное божество. Даимон, оказавшийся рядом первым, рухнул мёртвым под ударом его кулака, а Фулгрим уже разворачивался к остальным заговорщикам. Булава Даимона казалась в его руке изящным скипетром.
Бой превращался в кошмар. Снова падали воины рядом с ним, снова он был неуязвимым. Юлий атаковал, пытаясь отвлечь примарха на себя – терминаторская броня позволяла ему выдержать больше, чем другим, но лже-Фулгрим, точно издеваясь, просто уходил от его ударов. Как будто знал, что смерти рядом убивают Каэсорона быстрее, чем любые раны.
Только когда энергетический кулак вонзился в живот примарху, демон ответил. Юлию почудилось, что на него рухнул свод шахты. Распластавшись на полу, он мучительно пытался вдохнуть. Это было хуже, чем боль – удар демона словно разом забрал все силы. Перед глазами плавали серые точки, Каэсорон уже не понимал, где он – ему мерещился дым и кровь Истваана-5. Триумфа и гибели Первой роты.
Примарх, отшвырнув булаву и выхватив клинок – подарок Воителя, что-то говорил замершему перед ним Люцию. Да, как там, когда он тянул время с Феррусом. Всё как там.
Увлечённый своей беседой, лже-Фулгрим, кажется, не замечал, что один из поверженных противников встаёт.
- За моих ребят! – жутким тигриным прыжком Юлий обрушился на плечи примарха. Под весом терминатора демон рухнул ниц, тут же попытался подняться, но Марий Вайросеан хладнокровно прижал раструб звуковой пушки к шее лже-Фениксийца и ударил по клавишам. Каэсорон еле успел зажать уши, хоть так спасаясь от мощного аккорда. Примарх выгнулся, как в экстазе, а потом замер.
- Мы убили его? Что мы сделали? – Юлий не мог понять, кто говорит, все голоса сливались в общий шум. Очень медленно он поднялся с неподвижного тела. Потряс головой, приходя в себя.
Если бы не резкий окрик Байла, оставшиеся на ногах капитаны так бы и стояли вокруг Фениксийца, осознавая чудовищность своей засады. Но, повинуясь старшему апотекарию, они подхватили бесчувственного примарха, унося его в лабораторию. Ощущение тяжести окончательно вернуло Каэсорона в нормальный мир. Он не представлял, что будет дальше, как именно Фабиус собирается изгонять демона, но кажется, какая-то рана на его душе уже закрылась. Когда Фулгрим вернётся к ним, саднящей горечи больше не будет.

[Огненный Тигр]

Только когда примарх-демон был крепко привязан к каталке, а Байл подключил к его телу множество медицинских насосов со снотворным, Юлий позволил себе оглядеться по сторонам. Марий, неестественно бледный и спокойный, говорил о тех, кто погиб или тяжело пострадал во время схватки с примархом. Люций с ухмылочкой заметил, что не такая это и потеря, но Вайросеан его точно не слышал. Те братья-офицеры, кому повезло выйти из схватки без серьёзных травм, похоже, не отказались бы поменяться местами с тяжелоранеными. Задача, стоявшая перед ними, была кощунственной.
- Не знаю, пожелает ли кто-то из вас работать в стиле Хатхора Маата – логическими доводами или в стиле наших верных союзников – угрозами, но я уверен, что боль подействует на эту тварь, - Фабиус чуть заметно улыбнулся, как будто препарировать примарха было его тайной мечтой.
- Ты говоришь о пытках?! Кто из нас осмелится так обращаться с телом нашего отца? – шокированно вскинул голову Калим. Остальные офицеры сгрудились возле него.
Каэсорон пожал плечами:
- Для начала я попробую говорить. Приводи его в чувства, Байл.
- А я сделаю всё, что будет необходимо, - набатным колоколом откликнулся Марий.
К удивлению Юлия, Люций тоже скользнул вперёд. Мечник боялся, но шёл через страх. Первый капитан не понимал, что испытывает к нему – презрение ли, сочувствие к его слабостям. Он прикусил губу, заставив себя отогнать лишние эмоции. Как выражался Маат, понимание – это равно дар и проклятие. Получится ли, поняв тварь, что прячется в теле примарха, найти её уязвимые точки и изгнать?
Фабиус, не споря, ввёл их пленнику какую-то алую жидкость. То, насколько быстро очнулся лже-Фулгрим, казалось, смутило всех – кроме Байла, да ещё Мария, уверенного в совершенстве своего апотекария.
- Сыны мои, - губы примарха растянулись в выразительной улыбке, - Признаю, это было занятным приключением. И оно, похоже, не закончено. Ваша фантазия мне нравится.
Распятый на каталке, он выглядел не жертвой, а правителем, готовым принимать их дары и подношения, их ласки. Даже когда один за другим они говорили, что знают, кто скрывается в теле их отца, знают о лживых тварях, именуемых демонами, существо не теряло благодушия и продолжало обращаться к ним с той же ироничной нежностью. Каэсорон снова почувствовал тёплые прикосновения на лице, вспомнил шёпот «Ты всегда для меня красив». Нет, нет, Фабиус не зря предупреждал, что подобные бестии льстят тебе, затрагивают самые чувствительные струны души.
- А может, язык ему вырезать? – предложил Люций. Только сейчас на лице лже-примарха промелькнуло странное чувство – то ли предвкушение, то ли тревога. В голосе, правда, отразилось только разочарование.
- Ах, Люций, Люций, я же сказал, что ты ничего не понимаешь. Я предлагал тебе поединок, но ты испугался. А ведь пройдя через смерть, ты бы обрёл нечто особенное.
- Это не поможет, - рыкнул Вайросеан, - Даже без языка он будет общаться, будет притворяться твоими мыслями. Или чем-то ещё.
По лицу скованного лже-Фулгрима снова пробежала какая-то тень.
- Марий, вернейший из моих сынов, почему ты восстал против меня? Мой стратег и музыкант…
- Не твой, - ответил Марий, пристально глядя на демона, его пальцы скользили по клавишам звуковой пушки, - Я знаю тебя. Ты не мой отец-примарх. И ты не она. Закрой глаза… и убирайся, мерзость!
Плечом к плечу они стояли рядом со своим пленником. Терминатор, нойзмарин, мечник и апотекарий. Четверо воинов Легиона, сумевших преодолеть обман. И всё же кое-что лже-Фулгриму удалось – выбить их всех из равновесия. Если поначалу, обсуждая план пыток, все продумывали, как максимально сберечь тело примарха, то стоило начать действовать, как звериная ярость затопила разум. А насмешки демона лишь подхлёстывали их злость.
Только что Фабиус сурово отчитывал Люция, калечащего палец Фулгрима зазубренными щипцами, и тут же сам взялся за сварочный резак. Запах горелого мяса точно заворожил их всех, кроме самого Байла. Юлий не знал, что испытывают его товарищи, но в его мыслях взметнулось дикое злорадство. Да, гори, узнай, как горела моя душа, когда погибали мои ребята.
Лже-Фулгрим рассмеялся.
- А что ещё вы можете попробовать? Вперёд, мои красавцы, доставьте мне страдание. Я хочу извиваться от боли, которую вы мне причините.
- Тебе она не понравится, - Каэсорон вспомнил некоторые приёмы, о которых говорили воины союзников – Повелителей Ночи, и сейчас собирался применить их на практике. Как раз и тело мало уродуется, и боль доводит до безумия. Марий тоже подхватил что-то из инструментов своего верного апотекария, и на мгновение Юлий ощутил раздражение – ему не хотелось ни с кем делить власть над пленным примархом. Он привёл его сюда, а не Люций, не Вайросеан и не Фабиус. Это его право, право первого капитана – изгнать тварь и вернуть Фулгриму разум.
«Я не хочу ссориться с ними. Они – моя опора. Мы делаем одно дело». И, кажется, демон осознал, что так с Каэсороном не справиться – больше чужих, чуждых мыслей не было. Зато были слова о том, что каждый примарх сам по себе дитя варпа, по сути, сам такой же монстр, как и тварь в теле Фениксийца. Величественные картины Вселенной, философские рассуждения о добре и зле. Юлий не сразу понял, что уже повинуется советам демона о том, как нужно правильно причинять боль, лишь бы тот продолжал говорить. Это была книга, прекрасная, дивная, загадочная.
- Фабиус, ты обещал, что сможешь взять его разум под контроль. Так бери, пока он нас всех тут не взял!
Байл, подключивший к лже-Фулгриму очередное своё дьявольское устройство, нажал несколько кнопок на панели машины. На лице примарха отразилась дикая гамма чувств – он улыбался как ребёнок, а в следующий миг рыдал, гнев сменялся тихой нежностью.
- Сделано, первый капитан. Он в моей власти.
- Ну так изгони его! Или заставь говорить правду, - Юлий уже сам не понимал, чего хочет. Они были глупы, когда думали, что смогут причинить такую боль, чтобы заставить демона уйти. Глупы и наивны.
- Хватит! – голос Мария громом прокатился по лаборатории. Байл простонал «Ты варвар, капитан», когда что-то из его склянок разбилось, Люций скривился от чересчур мощного звука. Вайросеан, не обращая на них внимания, нагнулся над пленником и охватил его голову руками, точно собираясь поцеловать, - Ты достаточно говорил. Про то, что нет добра и зла, что реальны только наши чувства, что даже смерть – всего лишь переход. Значит, я сделаю то, что считаю правильным – убью примарха.
Все оцепенели. Юлий закусил губу, восхищаясь той хитрой игрой, которую повёл Вайросеан и ужасаясь мысли, что это не игра. Марий продолжал говорить, его слова рокотали, как мелодия его любимой звуковой пушки.
- Я слишком люблю отца, чтобы отдать его под твой контроль, тварь. Лучше пусть он умрёт. Юлий возглавит Легион, возможно, казнит меня, как отцеубийцу. А потом… потом, если ты не солгал, примарх вернётся к нам. Возрождённый и прекрасный.
Лже-Фулгрим вздрогнул, поражённый этим жутким выводом из своих слов… или громкостью оратора.
- Тебе повезёт, если Каэсорон решит тебя казнить, - с издёвкой протянул он, - А вот представь, ты убил примарха, но остался жить. Что ты делать будешь-то, скитарий Фениксийца?
- Ждать, - выдохнул Марий ему в лицо, - Вечно ждать. Скитарии не покидают пост.
- Это сделаешь не ты, - поспешил вмешаться Юлий, - К тому же, ты начал неправильно. Что ты задумал, оторвать ему голову?
Медленно, очень медленно привычная субординация пересилила. Марий разжал руки и отошёл от примарха.
- А что не так, первый капитан?
- Нам нужно, чтобы наш отец вернулся к нам, - Каэсорон перехватил оставленный Байлом сварочный резак, - А Феникс возрождается из пепла.
Он щёлкнул переключателем, выводя инструмент на максимальную мощность. Выругался, отключил, начал осторожнее включать заново. На самом деле резак был полностью исправен, Юлий просто тянул время, делая вид, что проверяет его. Ему было жутко представить, что демон позволит им изуродовать тело примарха.
Резкий металлический щелчок за спиной был одновременно ужасом и счастьем. Тварь умудрилась высвободить руку, и сейчас выдёргивала из себя катетеры. Мария, вскинувшего звуковую пушку, демон оттолкнул, сбив с ног. Фабиус мгновенно оказался рядом с капитаном. А Люций… Люций опустился на колени.
- Мечник под контролем! – рявкнул Каэсорон, отшвыривая сварочный резак. Тяжесть силового кулака на левой руке придала ему решимости.
- Не под контролем! – взвыл в ответ Люций, - Он отсоединился. Не псайканой, просто открыл крепление.

[Огненный Тигр]

С глубоким вздохом Юлий тоже опустился на колени. Их «пленник» оттолкнул Мария, но не калечил. И он освободился, используя понимание металла.
- Отец, - выдохнул первый капитан.
- Дети мои, - Фулгрим обвёл взглядом своих офицеров. Внезапно его лицо исказилось:
- Где Эйдолон?!
Каэсорон замер, нервно сглотнув. Что сказать? Как сказать, чтобы не добить примарха?
- Он здесь, - спокойно улыбнулся Байл, - Прошу вас, мой лорд.
Фулгрим, обнажённый, не обращающий внимания на оставленные пытками следы, бросился туда, куда указал апотекарий. Капитаны последовали за ним, точно зачарованные.
Увидев лежащего на койке лорда-коммандера, примарх со слезами рухнул на пол.
- Эйдолон! Значит, он не солгал. Прости меня!
Старый воин коснулся плеча своего ученика:
- Я не могу злиться на тебя, мой лорд. Как ты, Фулгрим? И встань, пожалуйста.
- Всё хорошо, - Фениксиец поднялся, вытирая лицо, - Сейчас тебя перенесут в мои покои, и там мы поговорим.
Кажется, всхлипывали все. Только один из видевших это не поддался очарованию момента:
- Нет, нет, нет. При всём моём уважении, лорду-коммандеру нужно лечиться в условиях апотекариона.
Фулгрим смерил Байла недовольным взглядом, но кивнул.
- Хорошо. Да, Фабиус, проследи, чтобы твой капитан как следует отдохнул. Марий похож на привидение.
Юлий невольно оглянулся на третьего капитана. Вайросеан выглядел странно-спокойным. Казалось, ему нет дела до того, не решит ли примарх казнить его по слову Эйдолона, что вообще теперь будет.
Проходя мимо него, Фулгрим хлопнул Мария по плечу.
- Впереди свет. Ты дождёшься. Не загони себя, дожидаясь. Так, Юлий, Люций, за мной.
Кокетливая улыбка примарха обещала вызванным очень многое. Но Каэсорон не был уверен, что не вырубится, как только доберётся до койки. Варп, это был сумасшедший день! И теперь он точно сможет сыграть Макбета.

Море звуков пылало ощущениями. Плывущее существо звонко рассмеялось, смех раскололся о высокую волну, взвизгнул порванной струной и запахом апельсина. Существо нырнуло, уходя под волну, поймало какую-то гамму и встало на неё. Нет, даже не гамму – обрывок произведения. Скорее всего, переход от куплета к припеву. Совсем рядом ля-аккорд обволакивал розоватой дымкой твёрдую фиолетовую до октавой выше. Выждав, пока нота не станет частью аккорда, существо подхватило получившееся созвучие и проглотило. Клубничный аромат и твёрдость ореха, восхитительно. Зелёный терпкий минорный септаккорд оно набрало в руки и умылось им. Свежесть пощипывала кожу.
Внезапно оно замерло, услышав другую музыку, удивительно цельную, ни во что не превращающуюся. Издалека донеслось «За нашу Леди Музыки, ребята!». А потом тот же голос, но такой усталый, выдохнул: «Беква, мне очень не хватает тебя».
Плывущая тряхнула головой, расплескав сияющие звуки. Она была Беквой Кински. Композитор и музыкант. Лауреат Аргенты Меркурио. Автор Маравильи. Женщина попыталась понять, откуда слышался голос, но хаотичные аккорды уже захлестнули его, погасив любые отзвуки. Беква глубоко вздохнула, привычным жестом прижала к себе синтезатор. Она плыла… или летела, трудно было понять, как правильно называть передвижение по этому сонму мелодий, куда-то. Значит, надо добраться до места и посмотреть, что там.
Ничего, кроме еле ощутимого направления, у неё не было, но Беква привычно полагалась на свой слух, ум и удачу. Так что когда вдали обрисовался дворец – переливчато-фиолетовый, удивительно тонкий и изящный, точно построенный самым гениальным архитектором мира для самой чувствительной души, женщина только удовлетворённо кивнула. Она добралась.
Вернее, последнюю часть пути до дворца предстояло пройти – в какой-то момент композитор встала на ноги на твёрдую почву. Море звуков осталось позади, теперь перед ней расстилалось только зелёное поле. Травы и цветы казались нарисованными и одновременно самым реальным пейзажем на свете. А на горизонте виднелся дворец.
Беква глубоко вздохнула, вспомнив о дивных планетах, которые, как оказалось, избрали для себя эльдары. Коварные ксеносы атаковали офицеров Третьего Легиона, пришедших к ним на встречу, и потом примарх отдал приказ уничтожить чудесные зелёные миры биологическим оружием. «Фулгрим был не прав», поморщилась она, «Эти планеты должны были принадлежать его Легиону. Их нужно было забрать, а не уродовать».
С такими мыслями женщина шагнула в волнующуюся под ветром траву. Собственная нагота её не смущала. А зелёные стебли легли под ноги мягким ковром. На первый шаг. На втором травы обожгли ступни и колени, особо длинная плетью хлестнула по бедру. Зашипев, Беква шла дальше. Цветы то ласкали ноги, целовали их своими бутонами, то вонзались иглами, как в какой-то древней сказке. Беква только крепче прижала к груди синтезатор. До её рук растения не дотягивались, а без такого риска эта лотерея становилась даже забавной. Ей нравилось ожидание, что будет на следующем шагу.
И всё же в игре с травой, хихикая от щекотки, ругаясь от ожогов или постанывая от уверенной ласки, она не забывала про фиолетовый дворец. Про изящное видение, которое так и оставалось на горизонте. Расстояние точно не уменьшалось.
Нет! Вскинув голову, Беква осознала, что поле уже во дворце, под ажурно-невесомым сводом.
- Я пришла? – вслух спросила она, пытаясь понять, что дальше. Цветы в последний раз впились в её ноги, раздирая кожу, потом мягко опали, слизывая текущую кровь.
- Ты хочешь другое удовольствие? – спросил голос. Так мог бы звучать орган, составленный из звуковых пушек, - О, хорошо, моя драгоценная.
Поле точно потускнело, и Беква, облачённая в то же пурпурное платье, в котором была на премьере Маравильи, шагнула на ковровую дорожку. Она оставалась босиком, но, к своему удовольствию, отметила, что ран на ногах нет. Не хотелось хромать, выходя на сцену.
Но то, что открылось её глазам, больше напоминало тронный зал, чем концертный. В окружении людей и ксеносов на возвышении сидело странное и совершенное создание, не человек, не эльдар, не мужчина, не женщина, а всё и сразу. Оно было обнажено, ибо скрывать подобную красоту стало бы кощунством.
- Слаанеш, - выдохнула Беква. Верно, надо было опуститься на колени, но она так и стояла, гладя пальцами клавиши синтезатора.
- Да, мой прекрасный менестрель, - пропело существо, - Это я, мне ты посвятила свою величайшую работу. И ты принята во Дворце удовольствий вместе с авторами лучших гимнов в мою честь.
«Пока величайшую», - мысленно фыркнула Беква. Как бы там ни было, она не собиралась оставлять творчество. А смысл творить, если не мечтаешь о новых вершинах?
На других композиторов, как людей, так и эльдаров, и лаэран она смотрела с интересом. Ей хотелось узнать, как пишут музыку эти ксеносы, узнать, кто из великих творцов древности обрёл вечность здесь.
- У тебя будет время, - промурлыкало Слаанеш, - У тебя всё будет. Ты мне угодила, очень угодила.
- И теперь, как в сказке, могу попросить о трёх желаниях? – чуть нервно улыбнулась Беква. Исходящая от существа мощь потрясала.
- Только трёх? Очаровательная скромность. Смотри!
Декорации вновь сменились. Теперь Слаанеш сидело в ложе концертного зала, возле него было несколько избранных творцов, а при взгляде на первые ряды Беква невольно провела языком по губам. Очаровательные личики, такие чистые и невинные, глаза, в которых сияет искреннее восхищение её талантом. Она могла бы позвать любого и любую из них, и избранник исполнил бы любое её желание хоть прямо здесь, перед всеми. Юность и чистота, и, как она откуда-то знала, ни следа обычной неуклюжести девственников. Эти юноши и девушки были идеальны.
Взгляд скользнул дальше, в глубь зала. Она видела, как зрители, затаив дыхание, ждут её музыки. Здесь никто не посмеет шептаться во время выступления, они поймут любую её находку, прочувствуют всю мелодию обнажёнными сердцами. И всё же Бекве Кински никогда не нужна была специальная публика. Ну да, иногда попадались тупые маркизы, но сам Фулгрим просил её продолжать.
Женщина ещё раз посмотрела на воплощения своих желаний. Нет, ни в творчестве, ни в любви ей не нужны подсадные утки. Она покоряла тех, кого хотела, а не покупала их.
- И всё же… три желания.
Слаанеш рассмеялось.
- Конечно-конечно.
- Никогда не расставаться с музыкой, - произнесла Беква и охнула от острой боли. Синтезатор точно врастал, вплавлялся в неё. Но когда она, справившись с судорогой, взглянула на инструмент, тот по-прежнему не был её частью.
- Ещё? – голос Слаанеш ласкал её тело.
- Не хочу стареть.
- О, моя прекрасная, ты не будешь. Ещё? – Слаанеш чуть подалось вперёд. Прекрасное желанное создание, рядом с которым блекли все юные фантомы.
- Третье, - улыбнулась Беква и вниз головой бросилась в оркестровую яму. В море звуков. Она летела от дворца прочь, туда, где звучал совсем другой голос.
Нечто, больше всего похожее на клубок змей, заступило ей дорогу. Беква ударила по клавишам, рассмеялась, увидев, как израненное звуками существо отбросило в сторону.
- Никто не смеет мешать Бекве Кински! Композитору, оружейнице, любящей и любимой! А дворцы и залы мы ещё создадим… вместе.

[Огненный Тигр]

Марий не оспаривал решения примарха. Его отправили отдыхать, и он честно отдыхал. Отчасти это примирило его с Эйдолоном – по слухам, лорд-коммандер счёл это едва ли не разжалованием, изгнанием из Триумвирата. Но чем бы это ни было, заботой и спасением или лёгким наказанием, чтобы порадовать старого наставника… безделье убивало.
Пару дней он просто отсыпался, поднимаясь только для того, чтобы поесть и какое-то время посидеть с синтезатором. Всё напряжение, которое держало его с тех пор, как он понял, что случилось с примархом, а то и раньше, с самого Истваана-5, теперь отпускало, стекало, как грязная вода. И какие же дивные сны ему снились – вечера, почти тайные встречи с Беквой, всё то, что было, что навсегда останется в его сердцах. На третий день Марий понял, что либо он заставит себя что-нибудь делать, либо утонет в грёзах, как наркоман в своём дурмане. Слишком соблазнительно было вновь видеть Бекву рядом.
Появляться на тренировках роты он не собирался – командир должен подавать пример дисциплинированности, а не нарушения приказов. Разумеется, он тренировался сам, в одиночку, но всё же не был таким фанатиком фехтования, чтобы посвящать ему всё свободное время. А ещё упражнения не отгоняли тоску. Наоборот, тело движется, выполняя поставленную задачу, а разум и душа вспоминают. Он бежал от воспоминаний во сне, но теперь они приходили наяву.
«Потому что нельзя убегать!». Резким аккордом Марий точно подчеркнул свои слова. Со звуковой пушкой он почти не расставался. Играл старое, сочинял новое, пытался добиться, чтобы её мелодия походила на человеческий голос. И сейчас она придавала ему… да, пожалуй, смелости. Какого щебня он не смеет войти в зал Маравильи?! Чего ему теперь-то бояться? Тела давно вынесены и похоронены со всем уважением… или сожжены, как мусор, если речь не о её оркестрантах, а о тех трусах, которые пытались сбежать. Беква бы не хотела, чтобы зал, ставший местом её триумфа, превратился в склеп, она любила войну в её грозной силе, а не тот искорёженный хлам, которые оставляют за собой боевые действия.
Встретившиеся ему на пути астартес приветствовали капитана с удивлением и радостью. Казалось, Вайросеан встал после тяжёлых ран и сейчас, вырвавшись из апотекариона, счастлив просто стоять на ногах, идти по коридору, держать в руках инструмент, а не лежать прикованным к койке.
Этого счастья хватило ровно до зала. Нет, там Мария встретил не склеп. Там была просто помойка. Закусив губу, Вайросеан рассматривал место, где некогда, совсем недавно, совершилось чудо. На самой сцене несколько фигур извивалось от страсти, лаская друг друга. Один из них с пьяным хохотом поливал своих друзей-любовников вином из кубка. Обнажённая пара лежала прямо на полу, цветы, на которых они занимались любовью, превратились в грязное месиво. В углах валялись объедки и всевозможные предметы, которые использовались в любовных играх. Марий пинком отшвырнул окровавленный кнут, проследил за его траекторией до лужи непонятной жидкости.
И запах. Сейчас тут разило сильнее, чем в то время, когда здесь гнили трупы. Сервиторы старательно распыляли в зале дивные ароматы, но духи только оседали на пол, стены, сидения липким слоем. А сочетание благовоний и вони из углов…
«Беква, как хорошо, что ты этого не видишь!». Марий чуть не задохнулся от ярости. Выходит, примарх Лоргар не просто так уколол Фениксийца, что, обретя истину и наслаждение, они забыли про чистоту. Лорд Аврелиан заходил сюда, он же поклоняется всем богам, а этот зал, по сути, храм. Варп, даже храм Лаэра после захвата не выглядел настолько мерзко.
Резкий запах смазочного масла пробивался абсолютно неожиданной нотой в этом коктейле. Компания терминаторов притащила в зал броню и теперь не то обсуждала, не то медитировала на неё. По крайней мере, некоторые из них сидели, молча таращась на доспех. Двое о чём-то тихо спорили, указывая на нижнюю часть брони.
Последней каплей до взрыва стали именно они.
- Это что за помойка?! – рявкнул Вайросеан.
Перепуганные отдыхающие бросились по сторонам, как крысы. Марий подобрал забытую парочкой одежду, сунул ближайшему сервитору:
- Вынеси в коридор и там аккуратно сложи, пусть заберут. Так, хватит распылять духи. Дышать уже нечем.
Лоботомированные слуги покорно замерли. Кроме них и самого капитана, в зале остались только терминаторы. Даже когда Вайросеан подошёл к ним, они держались спокойно, с самоуверенным достоинством выживших воинов Первой роты. По крайней мере, одного из них Марий хорошо знал – сержанта Аргуса Фелиция, того, кто удостоился особого дара от Слаанеш – полученные на Истваане-5 раны превратились в драгоценные камни. Но сейчас взбешенный капитан и Духа Самоцветов бы поставил по стойке смирно.
- Это концертный зал, а не мастерская, - он окинул мрачным взглядом доспех и компанию вокруг него.
- Да сюда все за вдохновением ходят. И вообще за всяким-разным. Мы никому не мешали, просто с бронёй мудрили, - вразнобой откликнулись терминаторы. Больше всего усердствовал хозяин доспеха. Что понравилось Вайросеану, вся компания дружно защищала своего мастера – Кэрвина, принятого в роту Железнорукого.
Выслушав с десяток аргументов, что чинить броню в концертном зале вообще нормально, Марий кивнул.
- Знаете, а вы правы. Это не храм искусства. Впрочем, это и не мастерская. Это помойка, и вы сейчас поможете мне её убирать.
Под изумлёнными взглядами терминаторов он обернулся к сервиторам, вносившим вёдра и швабры.
- Но мы – воины Первой роты, - возмущённо выдохнул один из астартес, - Лучшие из лучших!
- Значит, вы сумеете справиться с настолько сложным прибором, как швабра, - отчеканил Марий, - И значит, вам, лучшим из лучших, не всё равно, что священное место Легиона превращено в бардак и лорд Лоргар уже над этим посмеялся.
Он и сам взялся за тряпку, отмывая осевший на стенах жирный налёт благовоний. Сервиторы торопливо подметали, бегали туда-сюда, вынося мусор.
Из компании терминаторов трое, в том числе и Кэрвин, взялись за работу сразу. Ещё двое какое-то время стояли, переглядываясь, наконец, Аргус тряхнул головой:
- Ладно. Если капитан третьей роты может выполнять грязную работу, то и сержант первой роты это может.
- Вы же сами говорили, что на Хемосе работу не делили на чистую и грязную. Была просто работа, которую надо делать, - откликнулся Кэрвин.
Уборка затянулась на несколько часов. Особенно долго возились с механизмами, обеспечивавшими сцене идеальный звук и освещение – все они тоже были буквально забиты грязью. Некоторые приходилось разбирать, протирать каждую деталь и собирать обратно. Но в какой-то миг Вайросеан окинул зал взглядом и понял, что тот вновь готов принять концерты. Священное место, храм искусства сиял чистотой. Со стен были тщательно смыты всевозможные надписи, в основном, примитивного толка, с изображений – пририсованные лишние части.
- Надо будет подобрать благовония, чтобы не настолько душили, - задумчиво сказал стоявший рядом с капитаном Аргус, - что-то лёгкое, приятное. Травяной или цветочный запах. Или порезче, но в любом случае – не лить их, как Ангрон кровь.
- Буду благодарен, если подберёшь, - улыбнулся Марий, - Я плохо разбираюсь в ароматах.
Теперь зал Маравильи снова был достоин своего имени. Достоин того, чтобы Она ещё раз вышла на его сцену.

[Огненный Тигр]

- Она грядёт! – дикий крик, казалось, на мгновение заполнил всю палубу. Люди и астартес вскакивали, пытаясь понять, что происходит.
Юлий, сразу сообразивший, кто кричала, обернулся к обезумевшей от страха женщине:
- Коралина, очнись! Кто идёт сюда?
Архивариус беспомощно смотрела на него. Но хотя бы замолчала.
- Терминаторы, ко мне! – Каэсорон мысленно возблагодарил Слаанеш, что его ребята здесь с оружием. Да, без доспехов, но варп, ещё вопрос, поможет ли против твари броня. Может, подвижность как раз лучше, - Марий, действуем!
Вайросеан не ответил. Он стоял, точно обратившись в камень. Звуковая пушка на одной руке, вторая прижата к груди.
Юлий перестроил своих так, чтобы держать третьего капитана в поле зрения. Смертные бойцы, летописцы и слуги Легиона по большей части уходили с палубы – не бежали, именно шли. Разумная мера. Каэсорону не хотелось драться в окружении людей. Коралина продолжала всхлипывать. Будь она прежней, Юлий приказал бы кому-то из смертных воинов забрать её с собой, но тащить истерящую демонетку – лишний риск получить клешнёй. А она сама потом свихнётся, что кого-то убила. Ладно, если Асенека действительно притягивает некую тварь, пусть будет приманкой. А даже самый грозный демон забудет про добычу, когда его атакуют терминаторы.
Марий всё же заставил себя очнуться – эвакуация и приказы вокруг не позволяли офицеру оставаться в стороне. Повинуясь его слову, нойзмарины (воины Третьей роты появлялись где-то без своих звуковых пушек ещё реже, чем терминаторы без клинков) тоже заняли позицию, готовясь встречать неведомого врага. Но Вайросеан осознавал, что сам он сейчас не боец. Непонятный, невозможный холод, точно он без доспеха шагнул в вакуум, растекался по груди, перехватывал горло. Даже сердца бились через силу.
Посреди палубы запульсировало марево.
- Без приказа не атакуем, - рыкнул Юлий на особо рьяных. И замер, услышав знакомый голос.
- А что это за почётный караул? – Беква Кински, обнажённая, но с синтезатором в руках, надменно окинула взглядом собравшихся астартес. Изумлённо поняла, что она теперь почти одного роста с ними – нет, Каэсорон по-прежнему был выше, но всего-то на несколько сантиметров, - Рада видеть, конечно, первый капитан, но… Марий!
Длинные синие волосы взметнулись волной, когда она кинулась к возлюбленному. Всмотрелась в изменившиеся глаза, в чуть заметные шрамы на лице, в седые пряди. Она так боялась стареть рядом с вечно молодым красавцем, но сейчас стариком выглядел космодесантник.
- Марий! Что случилось?
Холод исчез так же внезапно, как и появился. Вайросеан улыбнулся.
- Всё хорошо. Звуковая пушка действительно стала оружием. Настоящим, боевым. На Истваане-пять мы сражались музыкой, и музыка принесла нам победу.
Гордость на лице Беквы вновь сменилась тревогой.
- Но что с тобой, любовь моя?
- Было многое. Но теперь всё хорошо, - спокойно ответил он, - Ты вернулась.
Если бы не столько воинов на палубе, Беква бы разрыдалась. Сколько времени прошло, пока она летала, гуляла по полю, общалась с божеством? Сколько времени Марий считал её мёртвой? Даже если всего несколько дней – сколько боли было в этих днях?
- Прости меня, - выдохнула она. И вздрогнула, когда кто-то эхом проскулил:
- Простите. Я не хотела! Клянусь, я не хотела убить, мне просто было так больно, ужасно больно. А ты не остановила музыку, не хотела… нет, я понимаю, не могла.
Внешность была незнакомая, разве что глаза и волосы прежние. Ну и этот голос Беква бы узнала даже в шуме толпы.
- Коралина? Мне не за что тебя прощать. Ты – голос Маравильи, всё, что ты сделала, было правильно.
Так оно будет проще и быстрее, долгие разбирательства, кто кому наступил на ногу Беква терпеть не могла. Или мстить, или прощать. А ещё надо бы добраться до ближайшего зеркала. Только сейчас она сообразила, что не представляет, как сама выглядит. Одного роста с Марием – это да, а всё остальное? Если она тоже превратилась… во что-то?
- Наша леди музыки вернулась к нам! – раздалось откуда-то из-за спин.
Беква, вздрогнув, обернулась. Это не истеричка Коралина, которую можно простить и переступить, это посерьёзнее.
- Лорд Фулгрим, - она чуть склонила голову. Совсем немного. Каким-то новым чутьём женщина осознавала, что сейчас в определённом смысле они с Фениксийцем на равных.
- Я рад твоему возвращению, - мягко произнёс примарх, - Ты получила новое имя из рук самой Слаанеш?
- Меня устраивает моё старое, - Беква кокетливо опустила ресницы, - Но я слышала во дворце истинное имя одного демона. Демона, который долгое время просидел в клинке на одной синей планете.
Выдержав паузу, она скользнула к лорду Фулгриму и прошептала это имя. Так сказать, маленький подарок в честь своего возвращения.
- Надеюсь, я смогу увидеть, что с ним теперь будет.
- Сможешь, прекрасная леди музыки, - галантно откликнулся Фениксиец, - А теперь… не смею задерживать. Вам с Марием много надо друг другу рассказать.
«Ты даже не представляешь, насколько много». Она не очень сама понимала, что говорила по пути к своей каюте. Прижималась к Марию и шептала какие-то бессвязные нежности. Открыв дверь, тихо вскрикнула, увидев, что комната точно ждала её. Да, здесь царил непривычный порядок, но он не выглядел нежилым. Книга на столе, аккуратная стопка нот, застеленная кровать. Не место памяти мёртвой, а дом, куда однажды вернутся.
- Ох, Марий, - женщина уткнулась ему в плечо. Впрочем, как только дверь отгородила их от всего остального мира, Беква взяла себя в руки. Взглянула на своё отражение – ну да, внешность слегка эльдарская, но ей нравилось. И снова развернулась к возлюбленному, уже почти спокойная.
- На самом деле у меня есть моё новое, демоническое имя. Одна из строчек Маравильи…
- Не говори этого, - резко возразил Марий, - Я не должен этого знать.
- Не глупи, любовь моя, - Беква тряхнула головой, - Да, знающий имя обретает определённую власть над демоном. Но лучше ты назовёшь это имя по слову своего примарха, чем Фулгрим будет выцарапывать его из тебя собственными чарами, псайканой Хатхора или когтями лорда Конрада. Вот тогда мне действительно лучше будет умереть. И разве не все мы так или иначе служим Фениксийцу?
- Ты не приносила присягу. И всегда ценила свободу.
- И до сих пор ценю, - серебристый смех прокатился по каюте, - Но, милый мой, у твоего примарха множество талантов, но музыкальный к ним не относится. Это самая сложная строчка Маравильи, он её не сыграет.
Марий вздохнул:
- Он прикажет мне сыграть.
- Именно. И тогда ты обретёшь эту власть, а не он. А это совсем-совсем другое, - женщина повела плечами, - Тебя я не боюсь и никогда не боялась. Иди ко мне, милый мой.
Мир снова поплыл, растворился в касаниях, поцелуях, откровенных ласках. Разлука и боль поблекли, превратились в серые призраки прошлого. Зачем думать о них, если здесь и сейчас вы вместе? И будете вместе, отныне и вовеки.
- Не сдерживайся, - выдохнула Беква, крепче обнимая Мария, оплетая ногами, - Не бойся, теперь ты не повредишь мне и не сделаешь больно. Всё изменилось.
- Это хорошо, - нежно улыбнулся Марий, но его прикосновения по-прежнему были осторожными и трепетными, - Прости, мне понадобится время, чтобы привыкнуть к этому.
- Нам обоим надо привыкнуть. Ничего, время у нас есть.
Потом, когда её возлюбленный уснул, демон-принцесса лежала, вслушиваясь в его дыхание. Ну да, чтобы остаться здесь, нужно хоть немного признать над собой главенство Фулгрима, но это мелочи – Беква была уверена, что они с Фениксийцем уживутся. Возможно, он и не попытается вызнавать её истинное имя, просто от Мария она научилась просчитывать варианты и подстраховываться. Да, теперь она сможет участвовать в битвах. Почти неуязвимая для смертных, существо из древних легенд, а не изнеженная терранка. Третья рота увидит, что их вдохновительница не боится войны. Это её будут бояться враги. Всё будет. Всё ещё будет.
Дыхание и стук сердец сплетались в мелодию, нежную и задумчивую. Беква бы рассмеялась, если бы не спящий рядом Марий. Кем бы она не стала, её дар при ней, Маравилья не окажется лебединой песней. Будут новые мелодии, ярче или тише, и пожалуй, это даже важнее вечной красоты.

[Огненный Тигр]

Перед первым своим сражением она нервничала, как перед полузабытым первым концертом. По-детски оглядывалась, надеясь, что те, кто рядом – умные, опытные, знающие, помогут и подскажут. Нойзмарины, кажется, даже не верили, что она не просто прокатится с ними в транспорте и благословит… или пожелает удачи, с пафосными благословениями у Беквы не складывалось, а действительно выйдет на поле боя. Но это их неверие поддерживало не меньше, чем спокойная вера Мария. Он-то твёрдо знал – если леди Кински что-то решила, её титан не остановит. А остальных (она снова окинула их взглядом – уже не встревоженным, а гордым) ждёт большой сюрприз.
Сама битва её просто заворожила. Пусть здесь она была не композитором, даже не музыкантом, а, скорее, грозным аккордом, но это была музыка. Грандиозное произведение, которое пишется отвагой и кровью. И какая честь, какое наслаждение – стать его частью. Быть здесь. Как древняя валькирия, проявляться рядом с воинами, разрывать врагов своей музыкой. Поглощать души погибших (только чужих, как бы соблазнительно порой не казалось попробовать кого-то своего). А после боя смеяться, плакать, петь и пить вместе со всеми. Быть одной из Третьей роты Детей Императора. В конце концов, если уж ты предпочла остаться под рукой Фулгрима, а не быть вольной демонессой, это надо делать… со стилем.
Беква мало что понимала в стратегии (успокаивая себя тем, что у неё впереди много лет, чтобы разобраться), признавала из тактики самое простое – держись рядом со своими, ложись, если сказано, лети вперёд, когда все бегут вперёд, но, как говорили астартес (может, льстили), у неё было некое чутьё – оказываться в нужном месте в нужное время. Сама она знала, что просто откликается на эмоции своих – проявляясь там, где ощущалась горечь и гнев поражения, и превращая их в надежду и восторг победы.
Она ещё не представляла, что пустота вместо чувства притянет её ещё быстрее. Только что демонесса плясала в сокровищнице эльдарского некрополя, поглощая камни душ (хватит Фулгриму для вознесения, а ей тоже силы нужны), и внезапно мир померк. Как будто в разгар концерта исчез весь звук и настала тишина. Безумной птицей Беква метнулась вниз, успевая подхватить оседающего на пол Мария. Его душа ещё была здесь, она чувствовала это.
Сразивший его Железнорукий даже не вздрогнул, когда перед ним проявилось нечто – не то эльдарский призрак, не то мстительная богиня. Волкитная пушка снова накапливала энергию. И Беква чутьём понимала, что если попытаться бежать сейчас, это ударит ей в спину. Убьёт Мария. Вот тогда точно убьёт.
Безоружная, с раненым на руках, женщина яростно зашипела. Хоть бы что, хоть бы волосы-змеи, как в легендах…
Её синие пряди взметнулись и вонзились в трещины в доспехах Железнорукого. Лицо, шею, грудь пробила дюжина синеватых лезвий. Беква шарахнулась в сторону, унося с собой Мария, а израненый враг рухнул, накрывая собой своё оружие.
- Вот так! – выдохнула демонесса, бросаясь в полёт-прыжок. В апотекарион, быстрее. Фабиус справится, он не может не справиться. Он лучший. Марий останется жить…
Она замерла на пороге апотекариона, не понимая, что видит. В сполохах огней метались искажённые фигуры.
- Фабиус! Помоги! – её голос расколол какие-то склянки, но Бекве было плевать на них.
- Как видите, леди, у нас проблемы. Тераты вырвались и взбесились, - старший апотекарий вынырнул из царящего тут хаоса, Модрим Ллансахай прикрывал его, - О варп, капитан?
- Именно, - нервно кивнула Беква, - Лечите его. Спасайте!
- А тераты? – и всё же Модрим бережно подхватил безвольное тело Мария.
- Разберусь.
- Только не орать и не стрелять из вашего синтезатора, - сказал в ей спину Фабиус, - У меня хватает горючих жидкостей. Разольёте их, и нам всем конец.
- Поняла, - откликнулась Беква, не оборачиваясь, не сводя взгляда с суматошно мечущихся тварей. Проявившийся было в руках синтезатор снова расстаял в воздухе. Зато добавилась лишняя пара рук, - Где у тебя система пожаротушения?
- Если без закрывания отсека, только водой, то вон на той стене слева рычаг.
«Задание ясно». И теперь не смотреть назад, не думать, что с Марием. Делай то, что должна и можешь сделать. Демонесса прикинула, что самые опасные из терат – двое покрытых какими-то выростами гигантов. Они выглядели самыми разумными. Они не пытались ни спасаться из пламени, ни играть с ним, и если это они и подожгли апотекарион, то не позволят никому прорваться к рычагу. Ладно!
Волосы-клинки снова поднялись венцом вокруг головы. На пробу женщина атаковала одного из подобравшихся близко монстров – безумцев, даже неспособных понять, что их убило. Творения Байла были отвратительно живучи, но с пробитыми глазницами и перерезанной шеей тварь всё же подохла. Или хотя бы скорчилась, даже не скуля. Можно идти.
Но не мчаться вихрем, как бы не тянуло именно бежать, лететь, прыгать. Скользить. Убивать быстро. Не смотреть, на что сейчас похожи твои волосы – что на них, кровь, слизь, ещё какая дрянь. И думать, всё время думать.
Когда рядом на койке кто-то зашевелился, только эта нехитрая истина не позволила Бекве сначала ударить, а потом смотреть, кого. Она успела увидеть, что это свой, и даже знакомый свой. Люций.
- Ты в порядке? – она помогла воину подняться.
- Да, - с лёгкой заминкой ответил астартес.
- Тогда смотри. Я отвлекаю тех двоих, они тут самые опасные. Ты пробираешься вон к тому рычагу. Хотя бы пламя собьём, - посылать в бой безоружного, возможно, раненого (у космодесантников были очень разные понятия, что такое «в порядке», это она ещё по Марию поняла) просто нельзя, а вот дойти и врубить тушение он может. Это же Люций, один из самых быстрых бойцов, кого Беква знала.
- Просто дойти и нажать рычаг? – в голосе Люция прозвучало что-то странное, но сейчас демонессе было не до тонких материй.
- Да, именно. Вперёд. Я пошла.
Уже не таясь, она прыгнула к одному из вожаков. Повисла у него на плечах, вцепившись одной парой рук в шею, а другой пытаясь выцарапать глаза. Клинки-волосы впились в тело чудовища, и женщина с изумлением поняла, что боль не пугает его, наоборот, существо рвалось к этому чувству. Кажется, оно почти хотело умереть.
- Мне попался монстр-мазохист, - тихо хмыкнула Беква. Умирать тварь пока не торопилась, но и стряхнуть демонессу с себя не могла. А заодно своей тушей защищала её от второго вожака. Эти двое явно не хотели ранить друг друга. И всё же при мысли, что вот-вот ей перехватят руку, переломают кости, было жутко. Люций, ну где ты там?
Словно в ответ на её безмолвный вопрос мечник появился в поле зрения. С чем-то острым, не то скальпелем, не то тонким клинком в руке он атаковал обезумевших терат, пробиваясь ко второму вожаку.
- Идиот! – взвыла Беква. Её план рухнул, потому что кому-то захотелось погеройствовать. Ладно, собрался сдохнуть – вперёд и с песней.
Она оттолкнулась от твари и прыгнула дальше, к рычагу. Пусть Люций работает прикрытием, а ей нужно потушить пожар. Ещё один терата замахнулся на демонессу отломанной ножкой стола, та увернулась, тряхнула головой. Вырванную из его тела душу Беква дожёвывала уже в очередном прыжке. Ей были нужны силы…
«А ещё больше мне нужен вес». Рычаг был сделан достаточно тугим, чтобы не залить апотекарион водой случайно. И там, где от астартес потребовалось бы значительное приложение сил, Беква повисла всем телом, проклиная Люция, проклиная Байла с его экспериментами, того Железнорукого с жуткой пушкой.
Медленно, очень медленно рычаг пошёл вниз. И видимо, мечник хоть что-то в своей жизни сделал хорошо – ни обезумевшие монстры, ни двое вожаков не пытались оттащить её. С удивительно сладким звуком щелчка на апотекарион обрушились потоки воды, и только тогда женщина разжала руки и обернулась с блаженной улыбкой.
- А вот теперь можно и подраться.
Один из разумных терат уже был мёртв. Второго Люций добивал своим импровизированным оружием. Оставив их разбираться, Беква закружилась по апотекариону, вылавливая и уничтожая остальных тварей. Никто не должен помешать Фабиусу. Сейчас – никто.
Смертельная пляска отогнала все тревоги. Потом в какой-то миг она замерла перед Модримом, тот вскинул руку:
- Всё, мы справились. Тераты сдохли.
Тогда Беква взглянула на полностью поглощённого работой старшего апотекария, на, казалось, безжизненное тело на столе… и заплакала. Ноги не держали, и она села прямо на мокрый от воды и крови пол. Неужели всё зря?
«Я заберу его душу. Мы уйдём вместе во дворец Слаанеш. Навеки вместе». Но Беква с горечью осознала, что это не станет вечным счастьем. Она не смогла бы радоваться жизни без своей музыки. И Марий не будет счастлив без своего долга, своих бойцов и своего примарха. Его место здесь, а не в тронно-концертном зале Тёмного принца.
Звуки пробивались к ней, как сквозь толстую ткань. Вот Люций, что-то злобно говорит. Да, это он убил тех двух вожаков. И да, наверно, он прикончил больше терат, чем она. Причём это здесь, сейчас?
- А раз ты такой здоровый и герой, вали к себе в каюту, не загромождая апотекарион, - с кривой ухмылкой посоветовал Люцию Модрим. Тот, на удивление, даже спорить не стал. Потом Повелитель Ночи отстегнул от пояса фляжку, - Леди, выпейте. Это наша настойка. Легче будет.
Беква машинально поднесла к губам напиток. Странный вкус хоть на секунду отвлёк.
- Спасибо, Модрим.
- Да пейте всю. Хорошо дрались, - оглянувшись на операционный стол, Ллансахай добавил, - Всё в порядке. Выживет.
- И если сейчас кто-то поможет мне отвезти Мария в восьмую палату, подальше от этого бардака, то шансов на выживание будет ещё больше, - проворчал Фабиус. Впрочем, Модрим, резво взявшийся за каталку, слышал по голосу шефа, что пиздец миновал. Выглядел капитан всё равно так, что можно с трупом перепутать, дышал с явным трудом, но дышал. В тот момент, когда Беква его приволокла, Ллансахай был уверен, что это уже не жилец.

[Огненный Тигр]

В палату леди Кински просто не пустили. Впрочем, увидев через плечо Байла какую-то жуткую машинерию, она осознала, что старший апотекарий прав. Только ему сейчас не хватало мечущейся вокруг истерички, которая будет расспрашивать, что делает тот или иной прибор.
Так что Беква мерила шагами коридор, что-то сбивчиво объясняла проходившим мимо астартес Третьей роты. Она была не уверена, что парни хоть немного поняли из её слов, но, по крайней мере, они не лезли в палату к капитану, а расползались либо молиться за него, либо разгребать бардак в апотекарионе. Вторые были ей симпатичнее. На миг женщина задумалась, не присоединиться ли к ним, но нет, ты там свихнёшься, уверенная, что Марий умрёт без тебя. Поэтому стой на посту и отгоняй любопытных. Тоже дело.
Через долгий, бесконечно-долгий час дверь каюты приоткрылась. Байл кивнул Бекве:
- Заходите. Да, сразу, чтобы вы не задавали лишние вопросы. Капитан в сознании, на искуственном лёгком. От собственных там почти ничего не осталось. Он хочет с вами поговорить. Я дам ему такую возможность, но пару фраз, не больше. Будьте благоразумны, леди.
- Но если он уже говорил с вами, - начала было Беква.
- Нет. Я просто хорошо его знаю. Рапорт он может выслушать и от меня, и молча. А вы – это другое дело.
Демонесса провела ладонями по волосам, стирая хотя бы часть грязи. Появиться перед Марием измазанной в крови и слизи… Поймав выжидающий взгляд апотекария, она шагнула в палату. Закусила губу, чтобы не вскрикнуть, увидев любимого. Оборудование, к которому его подключили, казалось не лёгким, а огромной пиявкой, впившейся в космодесантника. Ещё и пульсирующей.
В первый момент Вайросеан точно бы и не узнал Бекву. Потом в глазах мелькнула радость, тут же сменившаяся чем-то ещё. Тревогой, горечью? Женщина подошла ближе, надеясь, что её вид успокоит возлюбленного, а не перепугает.
- Я здесь. Со мной всё хорошо. Я дралась с тератами и сейчас грязная, как последний землекоп… или последний мясник, но я в порядке.
- Даю возможность говорить, - пальцы Байла забегали по пульту управления аппаратурой, - Капитан, не перенапрягись, пожалуйста.
Марий сделал знак, что понял. Тихий хриплый голос был почти невыразительным… если бы не звучавшая в нём боль.
- Прости.
- За что? – непонимающе заморгала Беква.
- Твой подарок – звуковая пушка. И медальон. Прости.
- Да варп с ними, - женщина закрыла лицо руками, - Марий, не сходи с ума, пожалуйста. Я сделаю для тебя другую. Да, сделаю сама, и не вздумай спорить, тебе сейчас это нельзя. А мне надо будет чем-нибудь заняться. И прядь волос будет…после того, как я голову вымою.
- Кстати, думаю, леди Кински может подробнее рассказать про свои подвиги, - предложил Байл, - Я их толком не видел, а рапорт Модрима будет специфически выразителен.
Беква усмехнулась, оценив, как элегантно апотекарий вытянул её на долгий монолог. Марий обычно не перебивал рапортующих подчинённых, задавая все вопросы уже потом. А ей было что рассказать. Как сдох тот Железнорукий (по крайней мере, она очень надеялась, что сдох), как она нападала на беснующихся терат, как отвлекала одного из их вожаков, вот только Люций повёл себя как последний кретин и влез в драку, а не побежал тушить пожар. И как пришлось висеть на рычаге и надеяться, что сумеешь его отжать.
Дослушав, Марий негромко спросил:
- И как тебе война?
Демонесса открыла было рот сказать, что это не первый её бой… и закрыла. Вот, значит, как видит войну её любимый – как вечную тревогу за своих, как то, что лучшие планы рушатся в бездну и ты должен моментально изобрести что-то здесь и сейчас. И платить жизнями за ошибки.
- Мне понравилось, что я могу здесь что-то сделать. Могу спасти тех, кто мне дорог, - медленно произнесла Беква, - Я больше никогда не буду беспомощно сидеть и ждать вестей.
Марий понимающе улыбнулся.

Когда леди Кински появилась в зале Маравильи, за ней следили все, кто там был. Про то, что третий капитан лежит в апотекарионе и останется там ещё надолго, знала вся «Гордость Императора», и некоторые теперь гадали, не означает ли то, что Беква не несёт при нём бессонную вахту, что демонесса собирается сменить наскучившего солдафона на кого-то поинтереснее. Сама она, не обращая внимания на внимательные взгляды, устроилась на сцене, наигрывая обрывки мелодии. Постепенно ручейки звуков сплетались, сливались, порождая могучую реку. Нет, не так. Робкие трели тут звучат просто фальшиво. Нужны две изначально сильные, грозные мелодии. Одна маршевая, вторая переменчивая, почти дисгармоничная. Ладно, здешнюю акустику ты вспомнила, идею поймала, и хватит радовать случайных зрителей своей особой. Их время – на концерте.
- Здравствуй, Беква, - Коралина выскользнула из зала вслед за ней. За прошедшее время демонетка-библиотекарь явно стала спокойнее. И даже правая рука приняла более человеческий вид, хотя когти, конечно, ужасные. Впрочем, она не музыкант, ей не страшно, - Марию лучше, да?
- Привет. Да, он постепенно выздоравливает и Фабиус изнамекался, что мне не надо сидеть рядом с ним круглые сутки, мол, от моего присутствия весь апотекарион с ума сходит. Да я и сама понимаю, - вздохнула Беква, - это мучение – быть рядом и не поговорить, не сказать то, о чём думаешь. А переписываться с этой аппаратурой на груди тоже толком нельзя. В общем, у меня новая идея, и думаю, к его выздоровлению она будет закончена.
- И как ты её назовёшь? – в глазах Коралины сверкнуло лукавство. Нет, бывшая серьёзная скромница определённо научилась радоваться жизни, - Например, Эпиталама?
Беква усмехнулась:
- Нет, на этот раз я решила не ломать голову и украсть название у нашего любимого поэта, тот, благо, уже не обидится. На мою музыку вообще не обижаются.
Коралина вздрогнула, но заставила себя снова улыбнуться.
- И?
- Пой Литанию влюблённых – любишь, значит навсегда.

[pani Volha]

Огненный Тигр, во имя Темного Принца, это прекрасно!!!







Огромнейшее слаанешитское спасибо за такое раскрытие темы!

[Огненный Тигр]

pani Volha Спасибо! Я очень рад, что фик понравился.