тварь, воспитанная книгами
Фик по Вархаммеру, Дети Императора времён Ереси. Рейтинговый, потому что слаанешиты. А так - про любовь, музыку, войну и дружбу. И про моих любимых героев.
читать дальшеКогда один из громадных залов Ла Венице, части корабля, отведённой летописцам, был заполнен людьми, он казался чуть-чуть балаганом, но весёлым и живым. Сейчас, в полумраке, это было таинственное и даже неприятное место. У стойки бара смеялись, но как-то неуверенно или нарочито громко. Сама Беква Кински сидела в одиночестве возле сцены. Мрачность почти пустого зала идеально подходила к её настроению. Скоро сюда придёт больше людей, вспыхнет свет и придётся перебраться в каюту. Беква терпеть не могла общаться, когда не могла похвастаться новыми творениями и задумками. А сейчас, несмотря на честь быть одной из летописцев Великого похода, на огромные планы, она ещё не создала даже жалкого наброска, даже того отрывка, отталкиваясь от которого, будет разворачиваться музыкальное полотно.
- Марий Вайросеан, капитан Третьей роты.
- Очень приятно, - такое официальное представление и высокий ранг собеседника абсолютно не смущали Бекву. Она не испытывала никакого трепета перед астартес. Искренне восхищалась рассказами о сражениях и подвигах, любовалась тем, как внушительно и грозно выглядят космодесантники, но… Да, они – великие воины, но она – великий композитор, - А почему вы решили, что у меня какая-то беда?
- Было похоже. Вы держались, как человек, который переживает потерю, стараясь не показать боль. А в такие моменты плохо оставаться одному.
«А он красив», - неожиданно для себя подумала Беква, - «Лицо выразительнее, чем обычно у астартес. И голос приятный». Думать так о космодесантнике было забавно, неправильно и соблазнительно одновременно. А ещё… может из-за полумрака, но казалось, что на лице Мария лежит какая-то тень. Усталость или ещё что? «Он не просто так пришёл сюда. Хотел от чего-то отвлечься? Но почему тогда выбрал в собеседники не развесёлую компанию у бара, а злую одиночку? Потому что его слова о потерях и боли – это очень неспроста.»
Секунду назад она собиралась расспросить воина о том, что творится там внизу, на Лаэре, о сражениях, о подвигах. Но, глядя ему в глаза, женщина отчётливо поняла – не сейчас. Если она хочет, чтобы это знакомство продолжилось, а ей этого очень хотелось, то надо говорить о чём угодно, только не о войне.
читать дальшеКогда один из громадных залов Ла Венице, части корабля, отведённой летописцам, был заполнен людьми, он казался чуть-чуть балаганом, но весёлым и живым. Сейчас, в полумраке, это было таинственное и даже неприятное место. У стойки бара смеялись, но как-то неуверенно или нарочито громко. Сама Беква Кински сидела в одиночестве возле сцены. Мрачность почти пустого зала идеально подходила к её настроению. Скоро сюда придёт больше людей, вспыхнет свет и придётся перебраться в каюту. Беква терпеть не могла общаться, когда не могла похвастаться новыми творениями и задумками. А сейчас, несмотря на честь быть одной из летописцев Великого похода, на огромные планы, она ещё не создала даже жалкого наброска, даже того отрывка, отталкиваясь от которого, будет разворачиваться музыкальное полотно.
- Госпожа Кински, что-то случилось?
Раздавшийся рядом голос заставил её вздрогнуть и обернуться. И в очередной раз удивиться, насколько тихо могут двигаться космодесантники, если они не в полной броне. Впрочем, задумавшись, она могла и дредноут не услышать.
- Вообще нет. Но… спасибо за беспокойство. К сожалению, я не помню вашего имени, - из всех астартес она бы сразу вспомнила только Первого капитана Юлия Каэсорона – тот часто появлялся в Ла Венице, расточал комплименты талантам многих летописцев, в том числе и самой Беквы, и был в этой богеме удивительно своим. Под пристальным и строгим взглядом потревожившего её воина большая часть творческих личностей мгновенно почувствовали бы себя неуютно.- Марий Вайросеан, капитан Третьей роты.
- Очень приятно, - такое официальное представление и высокий ранг собеседника абсолютно не смущали Бекву. Она не испытывала никакого трепета перед астартес. Искренне восхищалась рассказами о сражениях и подвигах, любовалась тем, как внушительно и грозно выглядят космодесантники, но… Да, они – великие воины, но она – великий композитор, - А почему вы решили, что у меня какая-то беда?
- Было похоже. Вы держались, как человек, который переживает потерю, стараясь не показать боль. А в такие моменты плохо оставаться одному.
«Если я кого и оплакивала, то покинувший меня творческий дар. К счастью, наша разлука будет краткой». Как бы тоскливо порой Бекве не было, она верила в свой талант.
Вслух музыкант сказала:
- На самом деле я просто задумалась. Но буду очень рада вашей компании. Вы – нечастый гость в Ла Венице, верно? - Пожалуй, так. Я не настолько разбираюсь в искусстве, как многие мои братья, - Марий сел рядом с ней. Взгляд его оставался пристальным, и женщине почудилось, что собеседник не очень-то поверил в «простую задумчивость», - Мне повезло побывать на вашем концерте, и это действительно было великолепно.
Беква кокетливо прижала ладони к щекам: - О, удивительно, что я не запомнила вас. Честное слово, сейчас мне стыдно за такую невнимательность.
- Сложно запомнить того, кто был в свите лорда Фулгрима. К тому же… я видел, как вы играете. Когда музыка забирает всю душу, разве можно смотреть по сторонам? «А он красив», - неожиданно для себя подумала Беква, - «Лицо выразительнее, чем обычно у астартес. И голос приятный». Думать так о космодесантнике было забавно, неправильно и соблазнительно одновременно. А ещё… может из-за полумрака, но казалось, что на лице Мария лежит какая-то тень. Усталость или ещё что? «Он не просто так пришёл сюда. Хотел от чего-то отвлечься? Но почему тогда выбрал в собеседники не развесёлую компанию у бара, а злую одиночку? Потому что его слова о потерях и боли – это очень неспроста.»
Секунду назад она собиралась расспросить воина о том, что творится там внизу, на Лаэре, о сражениях, о подвигах. Но, глядя ему в глаза, женщина отчётливо поняла – не сейчас. Если она хочет, чтобы это знакомство продолжилось, а ей этого очень хотелось, то надо говорить о чём угодно, только не о войне.
- Надеюсь, вы будете чаще приходить в Ла Венице. Хотя бы ради моей музыки. Если честно, мне тут даже больше нравится играть, чем в концертных залах Терры. Живее, что ли. Конечно, столько творческих людей в одном месте – это всегда немножно бардак и немножко змеюшник, и я представляю, каким наше сборище должно казаться любому солдату, но у нас действительно весело. «Что за бред я несу?» Но космодесантник внимательно слушал, потом начал спрашивать о тех залах и театрах на Терре, которые она упоминала вскользь, как само собой разумеющееся. «Кажется, что-то такое он здесь и искал».
Мысленно за этот разговор она поставила себе высший балл – ни слова о чём-то мрачном или печальном. Никаких вопросов о битвах. И всё-таки, вернувшись к себе в каюту, она невольно размышляла насчёт обратной стороны войны. Не той, которая победно выступает под флагами, снося противника, а о раненых и убитых. К этой другой стороне летописцев старались не подпускать, но у Беквы было хорошее воображение.
А ещё была одна книга. Древние стихи, написанные до Долгой ночи. Беква получила этот манускрипт в юности в награду за победу на одном из конкурсов и, хотя никогда не отличалась любовью к поэзии, тем более старой, которую приходилось чуть ли не расшифровывать, повсюду брала его с собой, как талисман. А сейчас ей было важно то, что этот Ричард или Ренард (в разных источниках имя поэта писалось по-разному) умел говорить о войне. Про обе её стороны.
Короткие чеканные строчки «Эпитафий». О гибели доблестной или случайной, о храбрости и страхе, о тех, кто сделал войну своей работой и судьбой. Конечно, во времена Ричарда-Ренарда Киплинга (с фамилией разногласий не возникало) солдатами были только обычные люди. Интересно, способны ли астартес испытывать такие же чувства, как те, сражавшиеся за забытые страны в забытых войнах? Могут ли они бояться или горевать?
Она перелистнула несколько страниц, потом вчиталась в «Проводите меня домой», где воин оплакивал своего друга, и перед глазами вновь проявилось выразительное лицо с тенью усталости. Эти слова древнего поэта вполне мог бы произнести Марий Вайросеан. «Астартес не ведают страха и тревоги. За себя».
Беква отложила книгу, дотянулась до любимого синтезатора. Да, вот так, сдерживаемая и глубокая скорбь. Ничего показушного, никаких истерических взвизгов, ничего слащавого. Это боль, которую носят в душе. Чистый мотив заполнил каюту.
Спустя несколько часов композитор задумчиво посмотрела на исписанные листы нотной бумаги. Нет, конечно, получавшееся ещё шлифовать и шлифовать, да и на концерт это не принесёшь. Не поймут. Зато, если чутьё её не обманывает, эта мелодия позволит ей кое с кем подружиться ближе. И, к тому же, это первая вещь, написанная в экспедиции. «С возвращением, мой дорогой талант. Советую больше не удаляться, у нас с тобой впереди много работы».
А ещё была одна книга. Древние стихи, написанные до Долгой ночи. Беква получила этот манускрипт в юности в награду за победу на одном из конкурсов и, хотя никогда не отличалась любовью к поэзии, тем более старой, которую приходилось чуть ли не расшифровывать, повсюду брала его с собой, как талисман. А сейчас ей было важно то, что этот Ричард или Ренард (в разных источниках имя поэта писалось по-разному) умел говорить о войне. Про обе её стороны.
Короткие чеканные строчки «Эпитафий». О гибели доблестной или случайной, о храбрости и страхе, о тех, кто сделал войну своей работой и судьбой. Конечно, во времена Ричарда-Ренарда Киплинга (с фамилией разногласий не возникало) солдатами были только обычные люди. Интересно, способны ли астартес испытывать такие же чувства, как те, сражавшиеся за забытые страны в забытых войнах? Могут ли они бояться или горевать?
Она перелистнула несколько страниц, потом вчиталась в «Проводите меня домой», где воин оплакивал своего друга, и перед глазами вновь проявилось выразительное лицо с тенью усталости. Эти слова древнего поэта вполне мог бы произнести Марий Вайросеан. «Астартес не ведают страха и тревоги. За себя».
Беква отложила книгу, дотянулась до любимого синтезатора. Да, вот так, сдерживаемая и глубокая скорбь. Ничего показушного, никаких истерических взвизгов, ничего слащавого. Это боль, которую носят в душе. Чистый мотив заполнил каюту.
Спустя несколько часов композитор задумчиво посмотрела на исписанные листы нотной бумаги. Нет, конечно, получавшееся ещё шлифовать и шлифовать, да и на концерт это не принесёшь. Не поймут. Зато, если чутьё её не обманывает, эта мелодия позволит ей кое с кем подружиться ближе. И, к тому же, это первая вещь, написанная в экспедиции. «С возвращением, мой дорогой талант. Советую больше не удаляться, у нас с тобой впереди много работы».
Судя по тому, как мало новостей доносилось в Ла Венице с полей сражений, внизу всё шло очень и очень не гладко. Говорили, что рано или поздно сам лорд Фулгрим поведёт своих воинов, и тогда с сопротивлением лаэран будет покончено одним решительным ударом. Летописцам предоставляли сколько угодно любоваться тем, как доблестные астартес готовятся к отправке в битву, кое-что рассказывалось о подвигах Второй и Третьей рот, но… очень аккуратно. Передавая через одного из пилотов Легиона, завсегдатая концертов и поклонника музыки, просьбу о встрече, Беква гадала, найдётся ли у Вайросеана время и желание ещё раз увидеться с ней. А ещё она поймала себя на том, что слегка тревожится за него. Порой война бывает безжалостна даже к лучшим.
Чего она точно не ожидала – что Марий появится на следующий день. Да, уже шептались, что многие роты были отозваны с Лаэра перед финальным ударом, но вряд ли у Третьего капитана было много свободного времени. И всё же он пришёл.
- Приветствую вас. Госпожа Кински, мне сказали, что вы зачем-то искали меня, - всё та же тень усталости, всё та же безупречная вежливость, почти церемонность общения.
- У меня для вас своего рода подарок. Произведение, которое пока ещё никто не слышал, - а вот видеть, как усталость сменяется искренним удивлением, было очень приятно.
Выходить с этой вещью на сцену в зале не было смысла, но Беква уже выяснила, в какой из малых репетиционных акустика лучше всего. А небольшое помещение идеально подходило для вручения дара. И для того, чтобы отношения стали менее официальными.
- Предупреждаю сразу, я далеко не тонкий ценитель искусств, - в голосе десантника явно слышалось смущение, - я восхищаюсь вашим талантом, но вряд ли смогу понять, насколько хорошо написано произведение.
- Так или иначе, оно создано для вас, - музыкант погладила клавиши синтезатора, настраиваясь на мелодию. Потом нажала на кнопку записи вокс-кастера. И с первыми же аккордами её слушатель замер, поражённый и грустным чистым мотивом, и тонкими пальцами, под которыми рождалась музыка. Мелодия преобразила лицо женщины – сейчас на нём отражалась скорбь. Беква была похожа на одну из тех древних статуй, которыми украшались гробницы. Но мотив не тонул в печали, он поднимался куда-то ввысь, уходя от горя в светлое небо. На секунду Марий увидел эту безоблачную лазурь и белый след, точно от пролетевшей «Штормовой птицы». Одной из множества сбитых на Лаэре, утонувших в океане или разбившихся об атоллы. И вот мёртвая машина взлетает, унося воинов… куда?
Последняя нота затихла. Щелчок выключившегося вокс-кастера. И только тогда Марий почувствовал, что по щекам катятся слёзы.
- Это в память всех, кто погиб на Лаэре, - музыкант достала кассету, - Прошу.
- Вы гений, - на фоне его руки кисть женщины казалась такой хрупкой. Пальцы, творящие чудо. Воин смотрел на кассету, пытаясь совладать с голосом, - Спасибо вам. Я не знаю, как вы поняли всё это. Я не знаю, как вам удаётся это выразить так. Но если кто здесь сомневается в вашей гениальности, то когда они услышат эту вещь…
- Никогда, - спокойно перебила его Беква, - Эта мелодия для вас и для всех, с кем вы решите поделиться записью. С большой сцены она не прозвучит никогда. Видите ли, летописцам предписано избегать минора в наших произведениях.
Пауза, потом Марий изменившимся, глухим голосом произнёс: - Вы нарушили приказ ради меня?
- Ну не совсем приказ. Летописцы, даже в Великом походе, всё же птицы вольные, и итераторы отлично понимают, что не могут водить нас на коротком поводке. Возможно, мне в итоге простят то, что я нарушила указания, но я не хочу, чтобы эту мелодию назвали скандальной и эпатажной. Это подарок. С большой сцены будет звучать другое, торжественное, прекрасное, победоносное. Но война не бывает без минора, так? - Да. И… что я могу для вас сделать?
- Я бы хотела больше узнать про астартес. Не про победы, но про то, как вы живёте. Про тренировки, какие-то обычаи. Видите ли, это художникам хватает просто красивого момента, героических воинов в великолепной броне. Музыкантам приходится вглядываться вглубь, чтобы мелодия не оказалась просто набором нот. А ещё, - она чуть помедлила, ловя интерес в глазах воина, - если позволите, перейдём на ты?
- Конечно. Хотя первое время это будет трудно.
- Почему же? - Беква не удержалась, чтобы чуть-чуть не поддразнить Мария. Её план сработал идеально, даже пугающе-идеально, она не ожидала слёз в его глазах, и, кажется, про официальность можно уже забывать, - Неужели это такая дерзость с моей стороны? Или я выгляжу настолько старой и чопорной, что меня не стоит называть по имени?
Женщина кокетливо опустила взгляд, невольно приглашая собеседника увидеть её весьма легкомысленное платье. Про себя она сама посмеивалась над своим поведением – кто сказал, что астартес воспринимают красоту так же, как и обычные мужчины? Марий смотрел на неё спокойно и серьёзно.
- Если это и дерзость, то не для вас. Я знаю достаточно воинов, равных мне. Даже тех, кто превосходит меня. Но я не знаю музыканта, который может сравниться с вами.
Чего она точно не ожидала – что Марий появится на следующий день. Да, уже шептались, что многие роты были отозваны с Лаэра перед финальным ударом, но вряд ли у Третьего капитана было много свободного времени. И всё же он пришёл.
- Приветствую вас. Госпожа Кински, мне сказали, что вы зачем-то искали меня, - всё та же тень усталости, всё та же безупречная вежливость, почти церемонность общения.
- У меня для вас своего рода подарок. Произведение, которое пока ещё никто не слышал, - а вот видеть, как усталость сменяется искренним удивлением, было очень приятно.
Выходить с этой вещью на сцену в зале не было смысла, но Беква уже выяснила, в какой из малых репетиционных акустика лучше всего. А небольшое помещение идеально подходило для вручения дара. И для того, чтобы отношения стали менее официальными.
- Предупреждаю сразу, я далеко не тонкий ценитель искусств, - в голосе десантника явно слышалось смущение, - я восхищаюсь вашим талантом, но вряд ли смогу понять, насколько хорошо написано произведение.
- Так или иначе, оно создано для вас, - музыкант погладила клавиши синтезатора, настраиваясь на мелодию. Потом нажала на кнопку записи вокс-кастера. И с первыми же аккордами её слушатель замер, поражённый и грустным чистым мотивом, и тонкими пальцами, под которыми рождалась музыка. Мелодия преобразила лицо женщины – сейчас на нём отражалась скорбь. Беква была похожа на одну из тех древних статуй, которыми украшались гробницы. Но мотив не тонул в печали, он поднимался куда-то ввысь, уходя от горя в светлое небо. На секунду Марий увидел эту безоблачную лазурь и белый след, точно от пролетевшей «Штормовой птицы». Одной из множества сбитых на Лаэре, утонувших в океане или разбившихся об атоллы. И вот мёртвая машина взлетает, унося воинов… куда?
Последняя нота затихла. Щелчок выключившегося вокс-кастера. И только тогда Марий почувствовал, что по щекам катятся слёзы.
- Это в память всех, кто погиб на Лаэре, - музыкант достала кассету, - Прошу.
- Вы гений, - на фоне его руки кисть женщины казалась такой хрупкой. Пальцы, творящие чудо. Воин смотрел на кассету, пытаясь совладать с голосом, - Спасибо вам. Я не знаю, как вы поняли всё это. Я не знаю, как вам удаётся это выразить так. Но если кто здесь сомневается в вашей гениальности, то когда они услышат эту вещь…
- Никогда, - спокойно перебила его Беква, - Эта мелодия для вас и для всех, с кем вы решите поделиться записью. С большой сцены она не прозвучит никогда. Видите ли, летописцам предписано избегать минора в наших произведениях.
Пауза, потом Марий изменившимся, глухим голосом произнёс: - Вы нарушили приказ ради меня?
- Ну не совсем приказ. Летописцы, даже в Великом походе, всё же птицы вольные, и итераторы отлично понимают, что не могут водить нас на коротком поводке. Возможно, мне в итоге простят то, что я нарушила указания, но я не хочу, чтобы эту мелодию назвали скандальной и эпатажной. Это подарок. С большой сцены будет звучать другое, торжественное, прекрасное, победоносное. Но война не бывает без минора, так? - Да. И… что я могу для вас сделать?
- Я бы хотела больше узнать про астартес. Не про победы, но про то, как вы живёте. Про тренировки, какие-то обычаи. Видите ли, это художникам хватает просто красивого момента, героических воинов в великолепной броне. Музыкантам приходится вглядываться вглубь, чтобы мелодия не оказалась просто набором нот. А ещё, - она чуть помедлила, ловя интерес в глазах воина, - если позволите, перейдём на ты?
- Конечно. Хотя первое время это будет трудно.
- Почему же? - Беква не удержалась, чтобы чуть-чуть не поддразнить Мария. Её план сработал идеально, даже пугающе-идеально, она не ожидала слёз в его глазах, и, кажется, про официальность можно уже забывать, - Неужели это такая дерзость с моей стороны? Или я выгляжу настолько старой и чопорной, что меня не стоит называть по имени?
Женщина кокетливо опустила взгляд, невольно приглашая собеседника увидеть её весьма легкомысленное платье. Про себя она сама посмеивалась над своим поведением – кто сказал, что астартес воспринимают красоту так же, как и обычные мужчины? Марий смотрел на неё спокойно и серьёзно.
- Если это и дерзость, то не для вас. Я знаю достаточно воинов, равных мне. Даже тех, кто превосходит меня. Но я не знаю музыканта, который может сравниться с вами.
@темы: вархаммер 40000, фанфики мои
pani Volha Ой да, беда с этим. А ещё мне грустно, что в каноне, когда товарищи из ДИ стали слаанешитами, почему-то ушли те пристрастия, те увлечения, которые у них были до. Тот же Юлий обожает книги, про это в каноне открытым текстом и подробно. Куда это всё делось потом? И почему делось, если Слаанеш как раз и цепляет тебя за то, что ты любишь? Ладно, полетели моральные нормы - так оно и должно быть. Но хоть покажите, что он всяким странным книжным героям подражает. Или веселее - крутой парень, космодесантник и первый капитан Легиона рыдает над какой-то страдательно-рыдательной книжкой для подростков, потому что там же эмоции с каждой страницы хлещут.
В - Воля. Вот что она у тебя Вторая, я не сомневаюсь уже много лет - высокая, но процессионная, в отличие от моей Первой. Не сеньор, но верный и лучший из вассалов.
Соотв., блок 1э2в - это паладин или клирик высокого разряда.
А логика у тебя в таком случае чисто психотипическая, то, что ты хорошо воспринимаешь из инфополя, но отнюдь не верхний мотивационный императив. Базис, а не надстройка, шасси, а не оружие.
И да, я счастлив, что удалось достоверно показать эмоции и экстаз, а не истерику и пафффос. Потому что на самом деле истинная страсть - это тот ещё мотор. И следуя своему истинному желанию, можно, конечно, наворотить фигни, но можно и из очень большой ямы выбраться. Вся сцена во дворце Слаанеш - она ведь именно о том, как отличить настоящее желание от ложного, то, что тебе реально важно, от того, что тебе заботливо подсунули.
Даааааа
А что текст написан самой сутью твоего сердца, я очень быстро поняла. Ну и... стало чуточку понятнее, кто именно и как ведется от Вахи и почему она как канон сам по себе - мимо меня.
читать дальше
К сожалению, в каноне товарищи всё же герои отрицательные, и по канону там как раз истерика вместо экстаза и далее по тексту. Причём самое грустное, что по ходу дела теряются даже те вещи, которые для них знаковы и сами по себе никак не мешают служению Слаанеш. Но увы, там идея в том, что всё и все должны выродиться максимально безобразно, потому что Хаос - это плохо.
В случае Юлия, я бы скорее предположила, что либо да - подражать героям особо ярким Бггг, Астартес-ролевик - это прям сильно! - ЕВГ, либо...полез бы в "Запретную секцию"(тм) в поисках новых смыслов, литературных приемов и вот этого вот всего...
Как бы, не худший вариант увлечения, встречающийся в Легионе. Ну так-то да)) Вообще, у Слаанеш спектр "заманух" весьма себе, круче разве что у ПтЫца)
В ФБ версии Вселенной у меня был персонаж, в каком-то смысле схожий с Фабием. Т.е. тоже лекарь, которого "повернуло" на идее, что надо подарить возможность наслаждаться жизнью в полной мере всем тем, кто этого волей судьбы лишен: калекам и проч. болезным, поэтому она гонялась за всякими редкими рецептами лекарств и проч. эксперименты ставила..
А уж как Нурглитов любила - ммм..)))
и за отлично раскрытую (хотя и более симпатичную, чем в каноне) Бекву, а то ее так редко пишут
По крайней мере, я её так вижу. И рад, что фик понравился.
Начинается почти обыденно, но потом затягивает и не отпускает до конца... а обрывается как-то совершенно внезапно. И прямо видно, насколько ты сам любишь тех, о ком пишешь.
Беква прекрасна, она превзошла и затмила всех. Даже Марий выглядит... не то чтобы фоновым персонажем, но явно не главным.
Очень здорово подобраны некоторые хвосты, которые упустили авторы БЛ, не к ночи будь помянуты.
Приятно было снова встретить Кэрвина, узнать некоторые подробности из его биографии и пересчитать историю про припаханных к уборке терминаторов.
И отдельное спасибо за стихи Киплинга.
И какие хвосты, с твоей точки зрения, подобраны?
Ну, например - вся вот эта фулгримодемонология в твоём изложении гораздо понятнее и логичнее, чем в канонном.
Появление нойзмаринов.
Судьба Беквы и Коралины.
Ещё я не помню, куда в каноне дели Ллансахая, но идея о том, что он сбежал в Третий, пожалуй, мне нравится.
А Ллансахай, ИМХО, идеально вписался в апотекарион Байла. Там так и так соберётся довольно пёстрая компания, и Мыш там смотрится удивительно органично.
А ещё я прикинул - на самом деле. Марий ведь тоже вышел бешено интересным. Вроде бы - почти фон для великолепной Беквы и чуть ли не духовный брат Пенелопы... а потом, когда немного подумаешь - начинаешь понимать, что на таком вот Марии весь легион и держится. Просто пока Марий есть и держит, оно кажется незаметным, а вот если он сломается - всё пойдёт вразнос к варповым чертям.
Бинго, ты это увидел! Марий - это реально человек, на котором держится очень многое. Не зря когда у них с Эйдолоном был спор, ху теперь кто, хватало тех, кто поддерживал третьего капитана. То, что Байл своего капитана бережёт, это отдельный момент, они всё же друзья и это больше личное, но даже вернувшийся в родное тело Фулгрим говорит, мол, Марий, не загони себя и ложись отдыхать. Потому что умный и понимает, что вот такие люди - опора Легиона.
А конфликт Мария и Эйдолона - это вечный конфликт между заслуженным ветеранами и наглой молодой порослью. На Варфордже, кстати, лежит чудесный рассказик на эту тему - "Делайте ставки, господа".
Ну и идея, что Эйдолон маленького Фулгрима на коленках качал - тоже интересно вышло.
Ещё сильный момент - как парни поняли, что там не Фулгрим, а фигня какая-то. Ну и как Марий понял, что там не Беква, а варповая дрянь. Потому что в самом деле - есть какие-то глубокие и незаметные со стороны мелочи, без которых человек перестанет быть собой. Демон на них всё время прокалывается - и получается очень живо и достоверно. Не может настоящий Фулгрим смеяться над "Водами Хемоса", не может настоящая Беква капризно спрашивать "Я или твоя музыка?", пошёл прочь, тварь из варпа!
Здорово же.