тварь, воспитанная книгами
Тоже со спецквеста, самая большая моя работа на этой ЗФБ и выгул одного из любимейших тараканов. Ибо Тигр обожает гендерсвитч, а учитывая, сколько у Буджолд именно про отношения мужчин и женщин... удержаться было невозможно. Собственно, сюжетный ретеллинг "Барраяра" в мире, где сильный пол - это женщины.
Старые обычаи«Жить на Барраяре – всё равно, что совершить путешествие на машине времени. Старая Земля когда-то жила именно так. Женщины в мундирах и изящные мужчины в длинных платьях», – Корнелий улыбнулся своим мыслям. Лучше думать о здешних странностях, чувствуя себя живым экспонатом музея, чем постоянно прокручивать в уме опасности. Когда тебя каждый день охраняют, невольно задумаешься, что есть от чего охранять. «Интересно, если бы я был мужем Зануды Фанни, охраны было бы столько же или больше? Власть – это всюду очень странный и очень рискованный ритуал. Театр, в котором оружие или яд могут оказаться настоящими».
Но, к счастью для себя (и, возможно, для Зануды Фанни, президента Колонии Бета), он стал мужем леди-регента Эйлин Форкосиган. И навсегда связал себя с Барраяром. Планетой, обладающей фантастическим богатством природы – настоящими океанами, деревьями, чистым воздухом, и очень жестокой к своим детям. В своё время Корнелию казалось, что жестокость распространяется только на дочерей, но, попав сюда и познакомившись с барраярским высшим мужским обществом, он несколько переменил взгляды. Сыновьям тоже доставалось.
«Хватит себя накручивать! Думай о лунных бликах на озере. О винограде прямо с лозы. О зелени, только не о зелёных мундирах Имперской службы безопасности. О положительных сторонах здешних обычаев. Например, тут нет государственного контроля за рождаемостью. Можно завести четверых детей, у барраярок бывает и больше. И не надо сдавать никаких экзаменов на получение родительской лицензии».
В отличие от Колонии Бета, где из-за вечно грозившей проблемы перенаселения старались всячески исключать возможности случайной беременности, а перед тем, как завести ребёнка, надо было доказать, что вы являетесь надёжной парой и осознаёте ответственность, Барраяр обладал достаточным количеством незаселённой территории, чтобы такие вещи не регламентировать. Упоминание любых медицинских ограничений рождаемости, особенно принятых у бетанок контрацептивных имплантантов, считалось жуткой непристойностью, по крайней мере, приличные мужчины о таком говорить не должны. А страх оказаться бесплодным для барраярцев, похоже, был столь же актуальным, как для барраярок – стать калекой.
И ещё здесь не использовались маточные репликаторы. Причём и речи не было о том, что женщина, носящая ребёнка, должна хоть насколько-то поберечь себя и снизить активность. Эйлин продолжала исполнять обязанности регента, как ни в чём не бывало, разве что, улыбаясь, говорила, что придётся перешивать мундир. Впрочем, здешняя женская одежда это учитывала – что её носительница чуть ли не вплоть до родов будет заниматься своим делом. А ведь появление наследницы для барраярских семей значит так много, но всё равно это не считалось поводом для особого отношения к беременной. Корнелий вспомнил разговор жены с графиней Патрисией – больше похожий на армейский рапорт. Вернувшись от врача, Эйлин сообщила матери, что у неё будет дочь, и на миг лицо старой женщины буквально осветилось радостью. Правда, слова поздравления были сухими, и похоже, что ритуальными. Зато Корнелий после этого стал объектом трогательной заботы старухи-графини. Как будто Патрисия хотела через него передать дочери и ещё нерождённой внучке всю нежность, которую запрещали выражать барраярские традиции. Ох уж эти традиции.
А ещё на Барраяре матерью могла стать даже женщина, которая никогда бы не сумела получить родительской лицензии. Ни при каких обстоятельствах. Несмотря на попытку думать о хорошем, мысли потекли в совсем другом направлении. Корнелий крепче сжал подлокотники кресла, встречая воспоминания.
На лице Эйлин мешаются гнев и отвращение. Ещё не услышав, о чём говорит молодая барраярка в мундире военврача, Корнелий чутьём угадал, что дело касается покойной адмирала Джессики Форратьер. Точно так же Эйлин смотрела на распростёртое на ковре тело с перерезанным горлом. Но сейчас объект её взгляда был куда более мирным – обычный маточный репликатор.
– Что оно здесь делает? – процедила сквозь зубы Эйлин, и Корнелий невольно посочувствовал барраярской медику – ей доставалась ярость, предназначенная совсем другой женщине.
– Репликатор был доставлен на корабль по распоряжению принцессы Сергии Форбарра, мэм. Мне было приказано обслуживать его.
Отметив мигающие зелёные огоньки – показатели работы репликатора, Корнелий подумал, что речь идёт о ребёнке принцессы. Война – не лучшее время для беременности, и если женщина решается снять имплантант в такой момент, разумно запастись искусственным чревом (тогда он ещё не знал, что барраярки имплантантов просто не ставят). Но, как оказалось, Сергия Форбарра «заботилась» не о себе.
– Сюда помещён эмбрион одной из солдат, – голос врача становился всё более бесцветным, казалось, под взглядом адмирала она даже дышать пыталась по уставу, – прикажете продолжать обслуживание, мэм?
– Продолжать эту игру?! – даже той капли гнева, что вырвалась в этой фразе, хватало, чтобы понять состояние Эйлин, – Хватит!
– Там внутри живой ребёнок. Вы не можете избавиться от него, как от мусора, – Господи, какое дежавю! Сначала человек с попаданием нейробластера в голову, теперь ребёнок в маточном репликаторе. Чьё право на жизнь ему ещё придётся отстаивать перед барраярками?, – у этого ребёнка есть отец и мать.
– Его отец вряд ли сможет позаботиться о ребёнке, – теперь в голосе Эйлин звучала только глухая свинцовая усталость. Медик так и стояла навытяжку, точно вмешательство военнопленного в решение адмирала было самым естественным и привычным делом.
– А мать погибла? Можете считать его военной сиротой, вряд ли на Барраяре их не бывает.
– Мать жива, – губы Эйлин беззвучно шевельнулись, и Корнелию почудилась фраза «Я о них позабочусь». Вслух она сказала врачу: – Продолжайте обслуживание. У вас есть всё необходимое для функционирования этого… устройства?
– На все девять месяцев, полный комплект.
– Великолепно. Ваша работа будет отмечена.
Потом, когда они остались наедине, Эйлин объяснила:
– Отец этого ребёнка — совсем молодой парень, очень красивый. То ли он попытался сопротивляться Джессике, то ли ещё что, но ему вкатили какую-то нечеловеческую дозу возбудителя. В итоге он чуть не умер в её каюте. Я не знаю, что с ним станется, медики клянутся, что поправится, но даже если он выздоровеет, он не заслужил ещё и растить ребёнка без матери.
– А кто мать?
– Сержант Ботари. Насколько я понимаю, операцию ей сделали по всем бетанским нормативам, почти сразу. Не знаю, зачем Джессика и Сергия всё это затеяли — то ли принцессе было интересно, каким получится ребёнок от очень красивого юноши и уродливой женщины, или они ещё что вычитали, и, честное слово, я не хочу это знать. Но перед Ботари я в долгу.
«Изнасилованный отец и мать, которая слышит демонов, да и матерью стала не по своей воле, а по приказу. Наши репродуктивные комиссии хватил бы удар. А ведь Констанция Ботари оказалась хорошей матерью». Что бы не творилось в голове у сержанта, но она пыталась защищать этого юношу, Элана Висконти, и искренне любила своего сына. В памяти промелькнула картинка – сильные женские руки, так уверенно и умело обращавшиеся с оружием, робко берут малыша. Но всё же Корнелию легче дышалось от того, что Ботари отдала ребёнка воспитателю.
– Кажется, милый мальчик, ты спишь с открытыми глазами. Эти книги – замечательное снотворное, да, Корнель? – графиня Патрисия улыбалась, глядя на зятя. Слышать здешний, французский вариант своего имени было странно, но Корнелий уже привык к этому своеобразному знаку нежности.
– Скорее, головоломка, – улыбнулся он в ответ.
– Ну да, кириллица – сложный алфавит для уроженца Беты. Да и вообще Барраяр – сложное место, – продолжая говорить, старая женщина подвинула себе кресло, села, – послушай, мальчик мой, я вижу, что ты стараешься. И вижу, что тебе трудно. Фор-лорды изучают этикет, считай, с рождения, наших юношей учат, как правильно одеваться, как беседовать, как вести приёмы, а ваших, думаю, чему-то другому. Если ты пытаешься соревноваться с Алексисом Форпатрилом, то зря. Ты и так делаешь очень много. Вытащил Эйлин из того болота, в котором она тонула. Подарил ей дочь. Пожалуй, из всех обязательных ритуалов ты пока не выполнил только один.
– Какой?
– Ничего не изменил в резиденции Форкосиганов. Обычно мужчины начинают менять обстановку сразу после свадьбы. Так сделал мой отец, а потом и мой муж.
– Ну, я подумываю о лифте. Если устроить его в заднем холле, рядом с трубой канализации, то внутренняя архитектура не пострадает, – аккуратно добавил Корнелий, заметив смену эмоций на лице графини, – а Эйлин будет легче.
– Что-то не так?
– Мне кажется, что в её положении подниматься на восемь этажей – это утомительное путешествие. Моя сестра, когда носила детей, старалась избегать излишней физической активности.
– Ах, это! – стиснувшие книгу пальцы разжались, разгладили смятый лист, – можешь не беспокоиться. Я в положении ездила верхом, и ничего дурного не случилось. Хотя врач мне вечно пророчила, что при моих привычках я рожу где угодно, только не в своей постели, однако обошлось.
«Кажется, к Шестнадцатому правилу стоит сделать поправку – старшая родственница может говорить с мужчиной о беременности и родах. Или же, успокаивая меня и себя, графиня несколько нарушила правила, и теперь ищет выход из неловкой ситуации. Но как хладнокровно барраярки относятся к своему здоровью». Умом Корнелий понимал, что женщины Старой Земли жили так же – относясь к беременности как к естественной части жизни, почти не мешающей работать, сражаться, править. Но в учебниках это было не так страшно.
Графиня Патрисия, наконец, оставила в покое книгу и откинулась в кресле.
– Конечно, всё было бы легче, если б мой муж был жив. Оливер многое бы сумел тебе объяснить, он знал, как трудно бетанцам у нас.
– Его отец был с Колонии Бета.
– Да. Он понимал такие вещи. Но его нет, твой отец далеко, и твоей советчицей может стать только старая генерал, которая куда лучше умеет учить молодых девиц дисциплине, чем обсуждать с мужчинами…, – она запнулась, так и не найдя нужного слова, – и всё же, если тебя что-то беспокоит, скажи. Эйлин сейчас по уши в делах, а тебе нужна помощь. Я могу рассказать не только о том, откуда взялось слово «графиня».
Разговор принимал какой-то странный оборот. Корнелию было даже неловко – эти неуклюжие и трогательные утешения точно предназначались юному и наивному молодому мужу, а не мужчине, который больше привык к саронгам и мундирам, а не здешним платьям. «А может, бывшему капитану Бетанского Астроэкспедиционного корпуса стоит честно принять руку помощи. В конце концов, графиня тоже тревожится из-за Эйлин, хотя вот этого не скажет никогда».
– Я боюсь, – слова прозвучали так просто, и с ними ушла хотя бы часть камня с души, – боюсь, что следующая стрелок не промахнётся. Я ведь уговорил Эйлин принять должность регента, а теперь всё чаще думаю, что…
– Зря?
– Нет, не зря. Но что я не выдержу этого напряжения, – сказать, что и Эйлин тоже чувствует власть, как гнёт, он не рискнул. Мужчине здесь можно бояться и жаловаться, женщина переносит всё без стонов, и рассказать о её слабостях по барраярским меркам почти предательство. «Кажется, ты начинаешь понимать правила. Если не касательно секса и беременности, то хотя бы другие. Барраяр крепко держит тебя».
– И всё же ты был прав, мальчик, когда уговорил её. Безделье – не выход. Лучше уж акустическая граната, чем разбиться по пьянке во флайере или просто потерять себя. Да и, знаешь, ведомство капитана Негри допустило один промах. Если допустят второй, то Эзра встанет из могилы и даст кому-то хорошую оплеуху. Но второго не будет.
«Кажется, тут все считают, что покойная императрица правит и с того света». Вчерашний разговор с Эйлин моментально всплыл в памяти.
– Неужели пьяная потасовка Шарлотты Форхалас должна стоить жизни? Вернее, двух жизней – её соперница по идиотской дуэли уже мертва, – Корнелий прижал руку к губам, осознав, что размышляет вслух. Ответ поразил его ещё больше.
– Не должна, мальчик мой. И даже если помилование вернёт нам дуэли, не так этот обычай был страшен. Эзра делала и сделала многое, но и она ошибалась. Но то, что Эйлин выпало это решать…
– Вы знали о её дуэлях?
Графиня пристально на него посмотрела:
– Конечно. Странно, что ты обо всём этом знаешь, Корнель, та история пахла очень дурно. Но Эйлин не умеет врать. Она и тогда собиралась сделать всё по правилам, как полагается. Убить тех двоих, дождаться ареста и принять смерть самой. Но она у меня осталась единственной.
– И вы… просили за неё?
– Мне не пришлось. Эзра знала, что другой наследницы у меня не будет, я не смогу ещё раз найти себе мужа, ещё раз рожать детей. Да, тогда я была на 20 лет моложе, но слишком много призраков пришло бы к моей постели. А вот что Эзре всегда великолепно удавалось, так это находить аккуратные решения.
«Вы даже не представляете, насколько. А теперь надо быстро переводить разговор на другую тему. Любую, совсем любую, только не о принцессе и горе трупов».
– Наверно, это глупый вопрос, но я так и не могу понять, почему Барраяр не позволяет допускать мужчин в армию. Вы когда-то сказали, что это не по-военному, но мне кажется, что магия мундира тут действует на всех, вне зависимости от пола.
Как бы нелогично не выглядела смена темы, но графиня её поддержала. Наверно, для барраярки его стремление увести разговор выглядело нормальным стремлением мужчины поберечь нервы. То ли свои, то ли собеседницы.
– Для начала, это подрывает дисциплину. Присутствие мужчины в казарме было бы слишком… эээ… соблазнительным.
Корнелий вовремя прикусил язык, чтобы не сказать, что проблема насилия может возникнуть и в чисто женских коллективах. Тема однополых отношений тут вроде бы тоже табуирована, а ему не хотелось заканчивать этот разговор скандалом.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – криво усмехнулась графиня Патрисия, заставив его на мгновение затаить дыхание – неужели эта женщина действительно обладает телепатией? Учитывая, как она находит понимание со своими лошадьми, в это верилось, – вашим же как-то удаётся поддерживать дисциплину в подобных случаях, значит, всё зависит от командира. Действительно, хорошая офицер может многое. Но это не отменяет главного – мужчины слишком хрупки для службы в армии. Нежный пол не для войны.
– Разве правильно говорить не прекрасный пол? – время от времени эвфемизмы Старой Земли входили на Колонии Бета в моду, радуя историков и лингвистов невероятными ляпами.
– На Барраяре говорят нежный. Женщины намного лучше переносят боль, не боятся крови, наши раны легче заживают. Да и любая болезнь бьёт страшней по мужчинам. Последняя эпидемия была вскоре после Конца Изоляции, мы тогда решили, что цеты применили биологическое оружие. Мужчины умирали, а женщины выживали и сражались.
«Не биологическое оружие. Просто занесённые в до этого закрытый мир новые болезни, а медицина здесь далека от совершенства. А если вспомнить про бедные районы, куда даже нельзя вызвать врача…»
– Хотя иногда в партизанских отрядах были мужчины, но всё же… война не для вас. На Бете всё шиворот-навыворот. Мужчины идут в бой, а женщины слишком берегут себя.
– В каком смысле?
Щёки старухи чуть порозовели.
– Ну… говорят же, что ваши женщины не рожают сами.
– А, вы про репликаторы. Но это по выбору, некоторые предпочитают биологическое родительство. Правда, верхом в положении никто не ездит, тем более, что у нас вообще нет лошадей.
– Сколько они у нас ещё будут, – пробормотала графиня, потом фыркнула, – а тем женщинам, кто боится боли, не стыдно?
– Боится боли? – Корнелий наморщил лоб, – Вообще репликаторы обычно выбирают ради удобства, а не по этой причине. Роды ведь не болезненны, в смысле, женщины рожают с обезболивающими, – он запнулся, осознавая, что говорит с женщиной, которая была матерью, и не раз. Неужели здесь… Само выражение лица графини дало ответ раньше, чем её слова.
– Похоже, что именно боятся. Так или иначе.
– На самом деле обезболивание уже не личный выбор, а обязательная медицинская процедура. Без неё есть риск болевого шока, того, что женщина просто умрёт.
Графиня Патрисия молча сделала знак от сглаза. Потом, чуть отдышавшись, медленно произнесла:
– За всю свою жизнь я не слышала о таком и надеюсь не услышать и впредь. Равно как и о мужчинах в барраярской армии. В других мирах могут жить по-другому, но у нас есть свои традиции.
– Мои слова нарушили этикет? Мне жаль.
– Скажем так, это намного важнее этикета. Надеюсь, мальчик мой, ты больше никогда не будешь говорить о таком. Особенно с Эйлин.
Корнелий кивнул, старательно отгоняя мучительную мысль: «Я верю в позитивное мышление, но в современную медицину я верю больше».
***
Правящая из могилы императрица могла быть довольна – Шарлотту Форхалас казнили за нарушение закона о запрете дуэлей. Регент присутствовала на казни, и, наверно, с точки зрения барраярских взглядов, это было очень достойно. Но Корнелию, видевшему, с каким лицом Эйлин вернулась, казалось, что всё здешнее правосудие – это мерзкий варварский спектакль, которому просто необходимы зрительницы.
Весь день Форкосиган отмалчивалась, сидя над бумагами. Только вечером, перед сном, Эйлин сказала:
– Сегодня утром я думала, что моя дочь придаст мне отваги. Ощущение, что я поступаю правильно, – она положила руку на живот, – Первый урок для маленькой Патрисии Майли – закон превыше всего. Но всё, что она могла бы понять – что её мать приняла неверное решение.
«Надеюсь, нашей малышке никогда не придётся решать такое». Но вслух Корнелий ничего не сказал, просто обнял жену.
А когда им показалось, что этот момент ушёл в прошлое, судьба нанесла следующий удар.
Ночь покушения осталась в памяти Корнелия невообразимым сумбуром и неистребимым едким вкусом во рту. А ещё – несмотря на панику вокруг, на тошноту, зловеще звучащее «солтоксиновый газ», на отрывистые приказы Эйлин – он не боялся. Может, потому, что Эйлин казалась спокойной, знающей, что и как будет, что противоядие доставят в нужный срок. А может, потому что страшное, наконец, случилось. И времени пугаться больше не было.
Ужас накрыл его только тогда, когда охрана втащила пойманную неудачливую убийцу. Ивонну Форхалас, старшую сестру Шарлотты. Обезоруженная, со сломанной рукой, молодая женщина всё равно держалась с какой-то отчаянной отвагой. Глядя в лицо Эйлин, она процедила сквозь зубы:
– Моя сестра так и не взяла на руки своего ребёнка. И ты сдохнешь, не взяв своего! Даже если ты держишь противоядие в тумбочке, тебе оно не поможет.
– Что? – после первого же слова Корнелий согнулся в жутком приступе кашля. А когда поднял голову, Ивонна Форхалас точно погасла, сжалась. Безжалостная ярость уступила место потрясению.
– Это не должно было… Нет, клянусь, я не хотела задеть вас. Вы невиновны и вы мужчина. Нет, о нет!
Где-то в глубине его души исследователь пунктуально отметил очередной непостижимый выверт барраярских нравов – мстительницу не остановила беременность жертвы, но мысль о том, что жертвой её атаки стал мужчина, буквально сломала Ивонну. А ещё именно этот исследователь, хладнокровный учёный, не дал Корнелию сорваться в истерику, когда врач сухо объяснила ситуацию. Вовремя доставленное противоядие спасло жизнь Эйлин, но медленно убивает их дочь.
Истерика была уже в Императорском госпитале, после всех положенных процедур (барраярская медицина исходила из мнения, что мужчины более хрупки, и с Корнелием возились, кажется, вдвое дольше, чем с леди Форкосиган). Он просил и требовал, чтобы его пустили в палату к жене. Почему-то, пока он старался вести себя спокойно, врачи так же спокойно объясняли, что этого нельзя, его нервам сейчас нужен покой, но стоило расплакаться, и его бережно, как стеклянную фигурку, сопроводили к Эйлин.
Та сидела на кровати, глядя в окно. Зелёная пижамная куртка была расстёгнута, и Корнелий буквально почувствовал, что Эйлин убрала руки с живота только тогда, когда открылась дверь. Увидев мужа, она попыталась улыбнуться, но глаза оставались потухшими, мёртвыми.
– Знаешь, я только что думала о тебе. Вспоминала твои слова. «Никого нельзя назначить мёртвым по нашему желанию», помнишь?
– Помню, – голос дрогнул то ли от слёз, то ли от последствий отравления, но рыданий не было. Нашей девочке сейчас нужна помощь, а не слёзы. Я не буду её оплакивать, пока она жива.
– Мне всё время кажется, что решение есть, только я не могу его найти. Снова не могу защитить тех, кого люблю, – сухой ломкий шёпот был страшнее всего. Корнелий знал, что сейчас Эйлин думает не только об их нерождённой дочери, но и о своём отце, убитом на её глазах. «Тебе было тогда одиннадцать лет. Ты не могла сражаться с солдатами императрицы», хотелось закричать ему, но место мужа-утешителя снова занял исследователь. Как он понял из объяснений медиков, шансы на спасение ребёнка были, но лечение искалечит или даже убьёт мать. Дьявольская месть — заставить женщину выбирать между собой и дочерью. А ещё между любовью к дочери и обязанностями регента, долгом перед маленькой императрицей.
– Пока мы живы, есть надежда. Помнишь маточный репликатор, в котором привезли сына сержанта Ботари? Если он ещё работает...
В следующий миг он запнулся, осознавая, что сказал. Да, это надежда, но смогут ли барраярские медики осуществить такую операцию? Перенос плаценты на поздних сроках даже для бетанских врачей представлял проблему. Но в серых глазах Эйлин зажглись огоньки.
– Он работает и может быть задействован в любой момент. Его, конечно, изучили со всех сторон, но разобрать на части не рискнули. Видишь ли, этот репликатор был записан как армейское снаряжение, а значит, наш госпиталь обязан поддерживать его в рабочем состоянии. Вдруг война, знаешь ли?
– Если Императорский госпиталь позволит себе такое разгильдяйство, это станет дурным примером для всех лазаретов, – подхватил её шутку Корнелий, – но, любовь моя, это рискованно.
– Я знаю, милый капитан. В любом случае, это даёт больше шансов, чем то, что я обдумывала.
Эйлин застегнула пуговицы, и теперь пижама на ней казалась мундиром. Корнелий невольно почувствовал себя героем барраярской лирики – мужем, провожающим жену на бой. «Только бы не выпустить свой страх, не разрушить её решимость. Но как скрыть свои чувства, если у вас, похоже, уже давно один кровоток на двоих?»
– Послушай, это, конечно, не твоя Бета, но это Императорский госпиталь. Про женское здоровье они знают всё и чуть-чуть сверх того, – живой, хоть и тихий голос, живая улыбка, – А ещё, милый капитан, в кои-то веки я чувствую, что нашла правильный путь. Теперь надо его пройти.
– И что адмирал прикажет своему капитану? Сидеть и ждать с вышивкой в руках, как полагается примерному фору, – шутить, смеяться, держаться рядом. Всё, что я могу сейчас.
– А по-моему, это ты тут старше по званию, – фыркнула регент, – ты у нас штабной аналитик, умеющий продумывать всякие тонкости, и не спорь, я бы не вспомнила про этот чёртов репликатор, ну а я – та суровая громила, которая всех выстроит и добьётся того, что план будет исполнен именно так, как надо. Всё будет сделано, не сомневайся.
Послушать вживую, как именно леди Форкосиган строила несчастных медиков, не удалось – увы, местных хватил бы удар от присутствия мужчины на таком обсуждении. Как посмеялась Эйлин, всё-то ничего, не мне не хочется, чтобы у моей врача дрожали руки. Впрочем, в пересказе оно звучало ничуть не хуже, завершившись великолепной фразой: «Какое-то время они явно пытались понять, кто сейчас нужнее регенту – гинеколог или психоинженер, но в итоге решили выбрать первый вариант».
Отзвук её хрипловатого смеха поддерживал Корнелия ещё полчаса после того, как закрылась дверь операционной. Пока он не почувствовал, что где-то там слаженная работа медицинской команды превратилась в суматошную.
Только спустя несколько часов супругу леди-регента сообщили, что в ходе операции возникли осложнения, но жизнь его жены вне опасности. Весь госпиталь восхищается его самоотверженностью и готовностью быть медбратом при жене, но его собственное здоровье пока тоже не пришло в норму, ему следует поберечь себя, леди Форкосиган хотела бы именно этого. И так далее, и тому подобное.
– А что с девочкой? – Корнелий не надеялся, что ему ответят чем-то большим, кроме успокаивающих фраз, но, к его удивлению, врач начала достаточно подробно описывать план лечения. Гарантировать ничего нельзя, но плод перенесён успешно, и есть шанс, что кальциевая терапия подействует. Все результаты, разумеется, будут немедленно сообщаться лорду Форкосигану. Уже после разговора Корнелий задним числом отметил, что доктор обещала информировать его, а не Эйлин. Неужели с ней всё хуже, чем пытаются рассказывать?
На следующий день к нему явился ангел, спасающий от бессильного ужаса – в виде графини Патрисии Форкосиган. После заботливых умалчиваний и чрезмерной осторожности всех окружающих её решительная походка и резковатая манера речи казались глотком свежего воздуха.
– С Эйлин всё более-менее в порядке, ей прописан покой, но похоже, что она рвётся к активной жизни. Понимаю, сама такая же, – с минуту старая генерал выждала, пока её собеседник вспомнит, как дышать, потом продолжила, – а я пока что хочу поговорить с тобой, Корнель. Вся эта идея с репликатором – твоя?
– Общая. Мы вместе искали решение…
– Но репликаторы – бетанская игрушка, и на твою удачу он нашёлся здесь. Эйлин была готова рискнуть… да для тебя она и не на такое пойдёт! И знаешь, не будь это будущая наследница, я бы вас поняла. Терять детей – это…, – теперь уже Корнелию пришлось ждать, пока графиня чуть отдышится. Пользуясь возникшей паузой, он спросил:
– А почему Патрисия Майли не заслуживает, чтобы за неё боролись?
– Потому что она когда-нибудь станет графиней Форкосиган. А теперь, во-первых, под сомнением законность её рождения, а во-вторых, то, что находится в репликаторе, мне описали как…
– Жизнеспособную медузу, – мягко произнёс Корнелий, – но это пока, лечение должны начать уже сегодня. И как репликатор может повлиять на законность?
– Знаешь, почему нет наследования по мужской линии? – спросила в ответ графиня Патрисия и сама же ответила, – потому что мужскую линию очень сложно доказать. Конечно, об этом не принято говорить, но всё же… Гм. А мать знает своих детей с первого их вдоха, мать проводит их через боль и кровь к жизни. Ребёнок в репликаторе – всё равно, что подмёныш, он не рождался по-настоящему.
– Если вы считаете, что мою дочь могли подменить в Императорском госпитале, значит, я слишком доверял этому месту! А ещё, насколько мне позволили узнать, боли и крови при её рождении было больше, чем достаточно. С этой точки зрения традиции могут быть полностью удовлетворены. Ах да, свидетельниц этого тоже более, чем достаточно, – Корнелий закусил губу, сдерживая волну гнева. Графиня Форкосиган не виновата, что новые технологии кажутся ей посягательством на вековечные устои, ей нужно время, чтобы привыкнуть, и она волнуется за Эйлин не меньше, чем ты.
– Это было бы преодолимым препятствием, ты прав. Но в репликаторе находится калека, и милосердней было бы…
– Странное на Барраяре понятие о милосердии.
– И понятия о чести у нас тоже странные… с точки зрения бетанцев. И честь нашего рода не позволяет, чтобы графиня была уродцем.
– Ещё не доказано, что Патрисия Майли будет уродцем, – раздалось от входа в палату. Эйлин стояла, держась за дверной косяк. Две медсестры за её спиной, казалось, только что не разводили руками – мы не виноваты, что леди-регент не желает соблюдать постельный режим.
Корнелий бросился к жене, позабыв про всех вокруг. Обниматься нужно было очень осторожно, но сама возможность прикоснуться, понять, что вы снова вместе.
– Эйлин, пообещай мне, что ты отлежишь столько времени, сколько нужно. Я уже слышал про фамильное форкосигановское здоровье, но пожалуйста.
– Хорошо, милый капитан, – шепнула она и громче добавила – я просто хотела увидеть тебя… и вас, мэм.
Кажется, графиня Форкосиган украдкой вытерла глаза, но, скорее всего, она просто поправляла волосы.
– Выздоравливай и действительно, отлежись хоть немного. Ну а насчёт…, – так похожие взгляды встретились. Впрочем, Патрисия не стала вступать в поединок воли, – Чтобы после родов мозги пришли в норму, нужно три недели, по себе знаю. Вот тогда и поговорим, – уже уходя, она буркнула, – и вообще, это мужское дело.
– Так и предоставьте это дело мне, – негромко фыркнул Корнелий, зная, что старая дама его не услышит. Эйлин улыбнулась шутке, но тут же посерьёзнела:
– Как же я рада, что тебе не придётся носить кинжал фор-лорда. Медицина – великое благо.
«Не придётся перерезать горло собственным детям, если они родились мутантами. Традиции рвут всех – женщины должны терпеть боль, а мужчины – с ужасом ждать, каким родится ребёнок. Нет, больше я не буду играть по этим правилам».
А Эйлин, убедившись, что дверь в палату закрыта, и медсёстры остались снаружи, тихо продолжила:
– Есть то, что тебе наверняка не сказали.
– С нашей девочкой?
– Нет. Со мной. Я, скорее всего, больше не смогу родить, – она поморщилась, – как же они боялись мне это сообщать. Да, милый капитан, матери я этого говорить не буду, но ты знай – я не откажусь от Патрисии Майли. Она – моя наследница, мой первый и единственный ребенок.
– Знаешь, мне всё-таки странно это представить. Вот она, наша малышка, такая крохотная, – там, в репликаторе, проходит первое в своей жизни лечение, – а ей уже столько всего полагается. Титул, и долг перед семьёй…
– Не забудь про два меча фор-леди, – подхватила Эйлин, – но ты не волнуйся, она справится. У неё будет форкосигановское здоровье… и твоё умение думать. На мой взгляд, идеальное сочетание.
***
Обещанные три недели прошли так, как будто ничего и не произошло. Эйлин кое-как выдержала постельный режим, правда, не отрываясь от комм-пульта и постоянно принимая более или менее важных визитёрш. А потом Корнелию удалось убедить жену ненадолго уехать в Форкосиган-Сюрло. Он и сам не знал, кого пытается спасти этим побегом – её ли от постоянных забот, или себя – от того, чтобы надоедать бедным медикам. Он никогда не разделял барраярское мнение, что нервы у мужчин нежнее, чем у женщин, но Эйлин не тянуло в лабораторию и не мучили кошмары о внезапно вышедшем из строя репликаторе.. Впрочем, Эйлин работала, а пережившему нападение мужчине заботливая барраярская медицина даже читать-то позволяла с множеством оговорок. Иногда Корнелию казалось, что тот несчастный пятый граф Форкосиган, который вообразил себя стеклянным, просто-напросто переобщался с местными врачами.
Графиня Патрисия, казалось, куда больше интересовалась своими лошадьми, чем судьбой маленькой внучки. Но установленный ею режим молчания по конкретной теме чем-то неприятно напоминал временное перемирие. В день, когда пришло сообщение, что лечение дало первые результаты — разрушение костей остановилось, Корнелий рассказал ей об этом... и замер, увидев, какой яростью сверкнули глаза старухи. «Она не ждала добрых вестей. Три недели были нужны, чтобы врачи признали нашу девочку безнадёжной. О проклятый Барраяр!»
Ещё больше его испугало, что Эйлин в ответ на его тревоги только сказала: – Не беспокойся, я распорядилась, чтобы её не пустили в лабораторию.
– Ты серьёзно думаешь, что она могла...
– Запугать медиков так, что они сначала подчинятся ей, а потом будут думать? Может. Она никогда не сдаётся с первого раза. И я почти уверена, что второй раз будет не попыткой нас переубеждать. Я могла бы сказать ей о своём бесплодии... но нет, нет. Тогда она возненавидит тебя.
– Не надо. Это причинит боль и ей, и тебе, – а ещё я не уверен, что твой диагноз окончателен, если вспомнить о современных медицинских средствах. Вынашивать ребёнка самой — не единственный способ его родить, а значит, всё не так страшно. И Барраяру придётся с этим смириться. А одной яркой его представительнице — с тем, что её старшая внучка не столь идеальна, как бы хотелось бабке.
Боевые действия открылись ровно через три недели — старая генерал была пунктуальна и на свой лад держала слово. Она уехала куда-то рано утром, взяв с собой двух охранниц, и вернулась лишь через несколько часов, яростная и смущённая одновременно. Обе её телохранительницы, казалось, боялись своей леди. Эйлин и Корнелий только переглянулись — связаться с госпиталем не получилось из-за какой-то поломки в комм-пульте, но они были уверены, где побывала графиня. И судя по её лицу, с малышкой всё в порядке.
– Значит, вы прячете это существо от меня, – старуха смотрела на них немигающим взглядом хищной птицы, – Замечательно! От чего ещё вы будете это прятать? От военной службы? От родов? От людей округа, которым придётся повиноваться мутанту?
– Вообще-то никто не становится военной с колыбели. А в соответствующем возрасте, думаю, Патрисия Майли справится со всеми своими обязанностями, – тихо произнёс Корнелий. «Называйте её по имени, она — ваша внучка».
– Моё имя она носить не будет! – рявкнула графиня, – и наследницей рода Форкосиган тоже не станет.
– Как скажете, мэм, – Эйлин мрачно усмехнулась, – чтобы лишить наследства мою дочь, вам придется лишить наследства меня, впрочем, как регент, я не вижу никакого повода отказать вам в этом праве.
Оскал Патрисии выглядел ещё страшнее: – Надеюсь. Потому что если ты попытаешься не дать мне этого разрешения – а ты, как регент, это можешь, я брошу тебе вызов прямо перед Советом графинь.
– Но разве этим вы не сделаете себя преступницей? – потрясённо спросил Корнелий. До каких глубин ненависти может дойти эта женщина?
Эйлин откинулась на спинку кресла:
– Формально это станет нарушением закона, однако правящую графиню можно судить только за государственную измену, регента – только за пренебрежение её обязанностями, что, по сути, та же измена. Пока эта дуэль не состоится, преступления нет. А если вызов будет сделан с соблюдением всех формальностей, то, боюсь, Совет графинь предпочтёт тихо похоронить один закон и счесть мой отказ трусостью. Дуэльный кодекс у нас ещё не забылся. Это уничтожит старания покойной императрицы и сделает бессмысленной смерть Шарлотты Форхалас.
– Я никогда не говорила, что Эзра права во всём, – процедила графиня Патрисия, – и чтобы сделать это отродье из репликатора наследницей нашего рода, тебе придётся меня убить.
Корнелий не сводил с неё глаз:
– А что вы будете делать, если победите?
Генерал обернулась к нему:
– Если ваши бетанские технологии так хороши, как мне удалось выяснить, то они дадут мне ещё один шанс. Если калека из репликатора может стать фор-леди, то здоровый ребёнок – тем более. У меня будет муж и будет наследница. Может, я даже проживу достаточно, чтобы увидеть её совершеннолетней.
И тогда Эйлин улыбнулась, спокойно глядя в лицо матери:
– Вам не нужно избавляться от меня, чтобы это сделать. Мэм, неужели я стану врагом своей младшей сестре?
Позже Корнелий не раз задумывался, было ли появление в тот момент флайера капитана Негри злом или благом для их семьи. Может, если бы у Патрисии и Эйлин оказалось тогда чуть больше времени на разговор, не было бы впереди долгих лет, когда графиня ненавидела свою внучку. А может, ненависть вспыхнула бы ещё ярче.
Иногда ему нравилось представлять, что у Майли (угроза насчёт того, что графиня не позволит дать больной внучке своё имя, осталась в силе) была бы тётка младше неё. Но Корнелий знал, что Патрисия Форкосиган никогда не согласится на новую свадьбу и рождение ребёнка. Для неё бы это стало предательством тех теней, что молчаливо и неотступно следовали за нею. О Барраяр, планета, где так небрежно относятся к живым, и так чтут мёртвых.
***
Все войны рано или поздно заканчиваются, на тех или иных условиях. В их семейном конфликте решительную победу одержала Майли, научившись ездить верхом. Корнелий с нежностью взглянул в окно, где стайка детей играла, кажется, в налёт дендарийских партизанок на цетагандийский штаб. По крайней мере, Майли, как обычно, верховодившая всеми остальными, явно изображала свою героическую бабку.
– Маленький вихрь, – усмехнулась настоящая Патрисия Форкосиган, – роста в ней будет, кажется, даже меньше, чем в тебе, Эйлин, но энергии хватит на десятерых. И прирождённая кавалеристка.
– Такие таланты передаются через поколение, – шутливо вскинула руки вверх Эйлин, – воля природы.
Графиня уже серьёзнее продолжала:
– Я поговорила с её лечащей врачом…
Корнелий и Эйлин незаметно переглянулись – про этот разговор они знали. Врач жаловалась, что чувствовала себя цетагандийской офицером на допросе и нервно спрашивала, насколько часто живая легенда Барраяра собирается интересоваться здоровьем внучки.
– Так вот, получается, у неё и впрямь всё более-менее в порядке. Кости со временем окрепнут… ну или их заменят, как это сейчас делается. И дети будут здоровыми. Разве что…, – она запнулась.
Эйлин спокойно пришла на помощь матери:
– Разве что ей действительно лучше использовать репликатор. Впрочем, для её поколения это будет нормой. Верней, это сейчас уже стало нормой – чуть ли не все молодые фор-леди схватились за такую возможность.
«Это даёт им чудесную возможность не оставлять службу, а заодно не отказывать себе в алкоголе целых девять долгих месяцев», мысленно съехидничал Корнелий.
– Удобная штука, верно. Но чует моё сердце, что их поколение вернёт себе Дуэльный кодекс, – задумчиво произнесла старая генерал.
– Почему? – для Корнелия связь между одним и другим не просматривалась.
– А потому, что женщине, особенно молодой, вечно надо что-то доказывать самой себе. Они своими руками отдали медикам часть своей женственности, своего законного природного риска. Будут добирать где-нибудь ещё. А дуэли – это хоть и старая, но ещё не умершая традиция. Либо её поколение встретит новую войну, либо вспомнит о них.
– Думаю, их поколение сумеет найти другие, свои вызовы, – мягко произнёс Корнелий, отгоняя естественное отцовское желание немедленно бежать и укрывать свою такую маленькую девочку от всего, что ей грозит. Нельзя спрятать детей от жизни.
– Ну, какими бы они не были, Майли с ними справится, – фыркнула Патрисия. – С любыми.
Старые обычаи«Жить на Барраяре – всё равно, что совершить путешествие на машине времени. Старая Земля когда-то жила именно так. Женщины в мундирах и изящные мужчины в длинных платьях», – Корнелий улыбнулся своим мыслям. Лучше думать о здешних странностях, чувствуя себя живым экспонатом музея, чем постоянно прокручивать в уме опасности. Когда тебя каждый день охраняют, невольно задумаешься, что есть от чего охранять. «Интересно, если бы я был мужем Зануды Фанни, охраны было бы столько же или больше? Власть – это всюду очень странный и очень рискованный ритуал. Театр, в котором оружие или яд могут оказаться настоящими».
Но, к счастью для себя (и, возможно, для Зануды Фанни, президента Колонии Бета), он стал мужем леди-регента Эйлин Форкосиган. И навсегда связал себя с Барраяром. Планетой, обладающей фантастическим богатством природы – настоящими океанами, деревьями, чистым воздухом, и очень жестокой к своим детям. В своё время Корнелию казалось, что жестокость распространяется только на дочерей, но, попав сюда и познакомившись с барраярским высшим мужским обществом, он несколько переменил взгляды. Сыновьям тоже доставалось.
«Хватит себя накручивать! Думай о лунных бликах на озере. О винограде прямо с лозы. О зелени, только не о зелёных мундирах Имперской службы безопасности. О положительных сторонах здешних обычаев. Например, тут нет государственного контроля за рождаемостью. Можно завести четверых детей, у барраярок бывает и больше. И не надо сдавать никаких экзаменов на получение родительской лицензии».
В отличие от Колонии Бета, где из-за вечно грозившей проблемы перенаселения старались всячески исключать возможности случайной беременности, а перед тем, как завести ребёнка, надо было доказать, что вы являетесь надёжной парой и осознаёте ответственность, Барраяр обладал достаточным количеством незаселённой территории, чтобы такие вещи не регламентировать. Упоминание любых медицинских ограничений рождаемости, особенно принятых у бетанок контрацептивных имплантантов, считалось жуткой непристойностью, по крайней мере, приличные мужчины о таком говорить не должны. А страх оказаться бесплодным для барраярцев, похоже, был столь же актуальным, как для барраярок – стать калекой.
И ещё здесь не использовались маточные репликаторы. Причём и речи не было о том, что женщина, носящая ребёнка, должна хоть насколько-то поберечь себя и снизить активность. Эйлин продолжала исполнять обязанности регента, как ни в чём не бывало, разве что, улыбаясь, говорила, что придётся перешивать мундир. Впрочем, здешняя женская одежда это учитывала – что её носительница чуть ли не вплоть до родов будет заниматься своим делом. А ведь появление наследницы для барраярских семей значит так много, но всё равно это не считалось поводом для особого отношения к беременной. Корнелий вспомнил разговор жены с графиней Патрисией – больше похожий на армейский рапорт. Вернувшись от врача, Эйлин сообщила матери, что у неё будет дочь, и на миг лицо старой женщины буквально осветилось радостью. Правда, слова поздравления были сухими, и похоже, что ритуальными. Зато Корнелий после этого стал объектом трогательной заботы старухи-графини. Как будто Патрисия хотела через него передать дочери и ещё нерождённой внучке всю нежность, которую запрещали выражать барраярские традиции. Ох уж эти традиции.
А ещё на Барраяре матерью могла стать даже женщина, которая никогда бы не сумела получить родительской лицензии. Ни при каких обстоятельствах. Несмотря на попытку думать о хорошем, мысли потекли в совсем другом направлении. Корнелий крепче сжал подлокотники кресла, встречая воспоминания.
На лице Эйлин мешаются гнев и отвращение. Ещё не услышав, о чём говорит молодая барраярка в мундире военврача, Корнелий чутьём угадал, что дело касается покойной адмирала Джессики Форратьер. Точно так же Эйлин смотрела на распростёртое на ковре тело с перерезанным горлом. Но сейчас объект её взгляда был куда более мирным – обычный маточный репликатор.
– Что оно здесь делает? – процедила сквозь зубы Эйлин, и Корнелий невольно посочувствовал барраярской медику – ей доставалась ярость, предназначенная совсем другой женщине.
– Репликатор был доставлен на корабль по распоряжению принцессы Сергии Форбарра, мэм. Мне было приказано обслуживать его.
Отметив мигающие зелёные огоньки – показатели работы репликатора, Корнелий подумал, что речь идёт о ребёнке принцессы. Война – не лучшее время для беременности, и если женщина решается снять имплантант в такой момент, разумно запастись искусственным чревом (тогда он ещё не знал, что барраярки имплантантов просто не ставят). Но, как оказалось, Сергия Форбарра «заботилась» не о себе.
– Сюда помещён эмбрион одной из солдат, – голос врача становился всё более бесцветным, казалось, под взглядом адмирала она даже дышать пыталась по уставу, – прикажете продолжать обслуживание, мэм?
– Продолжать эту игру?! – даже той капли гнева, что вырвалась в этой фразе, хватало, чтобы понять состояние Эйлин, – Хватит!
– Там внутри живой ребёнок. Вы не можете избавиться от него, как от мусора, – Господи, какое дежавю! Сначала человек с попаданием нейробластера в голову, теперь ребёнок в маточном репликаторе. Чьё право на жизнь ему ещё придётся отстаивать перед барраярками?, – у этого ребёнка есть отец и мать.
– Его отец вряд ли сможет позаботиться о ребёнке, – теперь в голосе Эйлин звучала только глухая свинцовая усталость. Медик так и стояла навытяжку, точно вмешательство военнопленного в решение адмирала было самым естественным и привычным делом.
– А мать погибла? Можете считать его военной сиротой, вряд ли на Барраяре их не бывает.
– Мать жива, – губы Эйлин беззвучно шевельнулись, и Корнелию почудилась фраза «Я о них позабочусь». Вслух она сказала врачу: – Продолжайте обслуживание. У вас есть всё необходимое для функционирования этого… устройства?
– На все девять месяцев, полный комплект.
– Великолепно. Ваша работа будет отмечена.
Потом, когда они остались наедине, Эйлин объяснила:
– Отец этого ребёнка — совсем молодой парень, очень красивый. То ли он попытался сопротивляться Джессике, то ли ещё что, но ему вкатили какую-то нечеловеческую дозу возбудителя. В итоге он чуть не умер в её каюте. Я не знаю, что с ним станется, медики клянутся, что поправится, но даже если он выздоровеет, он не заслужил ещё и растить ребёнка без матери.
– А кто мать?
– Сержант Ботари. Насколько я понимаю, операцию ей сделали по всем бетанским нормативам, почти сразу. Не знаю, зачем Джессика и Сергия всё это затеяли — то ли принцессе было интересно, каким получится ребёнок от очень красивого юноши и уродливой женщины, или они ещё что вычитали, и, честное слово, я не хочу это знать. Но перед Ботари я в долгу.
«Изнасилованный отец и мать, которая слышит демонов, да и матерью стала не по своей воле, а по приказу. Наши репродуктивные комиссии хватил бы удар. А ведь Констанция Ботари оказалась хорошей матерью». Что бы не творилось в голове у сержанта, но она пыталась защищать этого юношу, Элана Висконти, и искренне любила своего сына. В памяти промелькнула картинка – сильные женские руки, так уверенно и умело обращавшиеся с оружием, робко берут малыша. Но всё же Корнелию легче дышалось от того, что Ботари отдала ребёнка воспитателю.
– Кажется, милый мальчик, ты спишь с открытыми глазами. Эти книги – замечательное снотворное, да, Корнель? – графиня Патрисия улыбалась, глядя на зятя. Слышать здешний, французский вариант своего имени было странно, но Корнелий уже привык к этому своеобразному знаку нежности.
– Скорее, головоломка, – улыбнулся он в ответ.
– Ну да, кириллица – сложный алфавит для уроженца Беты. Да и вообще Барраяр – сложное место, – продолжая говорить, старая женщина подвинула себе кресло, села, – послушай, мальчик мой, я вижу, что ты стараешься. И вижу, что тебе трудно. Фор-лорды изучают этикет, считай, с рождения, наших юношей учат, как правильно одеваться, как беседовать, как вести приёмы, а ваших, думаю, чему-то другому. Если ты пытаешься соревноваться с Алексисом Форпатрилом, то зря. Ты и так делаешь очень много. Вытащил Эйлин из того болота, в котором она тонула. Подарил ей дочь. Пожалуй, из всех обязательных ритуалов ты пока не выполнил только один.
– Какой?
– Ничего не изменил в резиденции Форкосиганов. Обычно мужчины начинают менять обстановку сразу после свадьбы. Так сделал мой отец, а потом и мой муж.
– Ну, я подумываю о лифте. Если устроить его в заднем холле, рядом с трубой канализации, то внутренняя архитектура не пострадает, – аккуратно добавил Корнелий, заметив смену эмоций на лице графини, – а Эйлин будет легче.
– Что-то не так?
– Мне кажется, что в её положении подниматься на восемь этажей – это утомительное путешествие. Моя сестра, когда носила детей, старалась избегать излишней физической активности.
– Ах, это! – стиснувшие книгу пальцы разжались, разгладили смятый лист, – можешь не беспокоиться. Я в положении ездила верхом, и ничего дурного не случилось. Хотя врач мне вечно пророчила, что при моих привычках я рожу где угодно, только не в своей постели, однако обошлось.
«Кажется, к Шестнадцатому правилу стоит сделать поправку – старшая родственница может говорить с мужчиной о беременности и родах. Или же, успокаивая меня и себя, графиня несколько нарушила правила, и теперь ищет выход из неловкой ситуации. Но как хладнокровно барраярки относятся к своему здоровью». Умом Корнелий понимал, что женщины Старой Земли жили так же – относясь к беременности как к естественной части жизни, почти не мешающей работать, сражаться, править. Но в учебниках это было не так страшно.
Графиня Патрисия, наконец, оставила в покое книгу и откинулась в кресле.
– Конечно, всё было бы легче, если б мой муж был жив. Оливер многое бы сумел тебе объяснить, он знал, как трудно бетанцам у нас.
– Его отец был с Колонии Бета.
– Да. Он понимал такие вещи. Но его нет, твой отец далеко, и твоей советчицей может стать только старая генерал, которая куда лучше умеет учить молодых девиц дисциплине, чем обсуждать с мужчинами…, – она запнулась, так и не найдя нужного слова, – и всё же, если тебя что-то беспокоит, скажи. Эйлин сейчас по уши в делах, а тебе нужна помощь. Я могу рассказать не только о том, откуда взялось слово «графиня».
Разговор принимал какой-то странный оборот. Корнелию было даже неловко – эти неуклюжие и трогательные утешения точно предназначались юному и наивному молодому мужу, а не мужчине, который больше привык к саронгам и мундирам, а не здешним платьям. «А может, бывшему капитану Бетанского Астроэкспедиционного корпуса стоит честно принять руку помощи. В конце концов, графиня тоже тревожится из-за Эйлин, хотя вот этого не скажет никогда».
– Я боюсь, – слова прозвучали так просто, и с ними ушла хотя бы часть камня с души, – боюсь, что следующая стрелок не промахнётся. Я ведь уговорил Эйлин принять должность регента, а теперь всё чаще думаю, что…
– Зря?
– Нет, не зря. Но что я не выдержу этого напряжения, – сказать, что и Эйлин тоже чувствует власть, как гнёт, он не рискнул. Мужчине здесь можно бояться и жаловаться, женщина переносит всё без стонов, и рассказать о её слабостях по барраярским меркам почти предательство. «Кажется, ты начинаешь понимать правила. Если не касательно секса и беременности, то хотя бы другие. Барраяр крепко держит тебя».
– И всё же ты был прав, мальчик, когда уговорил её. Безделье – не выход. Лучше уж акустическая граната, чем разбиться по пьянке во флайере или просто потерять себя. Да и, знаешь, ведомство капитана Негри допустило один промах. Если допустят второй, то Эзра встанет из могилы и даст кому-то хорошую оплеуху. Но второго не будет.
«Кажется, тут все считают, что покойная императрица правит и с того света». Вчерашний разговор с Эйлин моментально всплыл в памяти.
– Неужели пьяная потасовка Шарлотты Форхалас должна стоить жизни? Вернее, двух жизней – её соперница по идиотской дуэли уже мертва, – Корнелий прижал руку к губам, осознав, что размышляет вслух. Ответ поразил его ещё больше.
– Не должна, мальчик мой. И даже если помилование вернёт нам дуэли, не так этот обычай был страшен. Эзра делала и сделала многое, но и она ошибалась. Но то, что Эйлин выпало это решать…
– Вы знали о её дуэлях?
Графиня пристально на него посмотрела:
– Конечно. Странно, что ты обо всём этом знаешь, Корнель, та история пахла очень дурно. Но Эйлин не умеет врать. Она и тогда собиралась сделать всё по правилам, как полагается. Убить тех двоих, дождаться ареста и принять смерть самой. Но она у меня осталась единственной.
– И вы… просили за неё?
– Мне не пришлось. Эзра знала, что другой наследницы у меня не будет, я не смогу ещё раз найти себе мужа, ещё раз рожать детей. Да, тогда я была на 20 лет моложе, но слишком много призраков пришло бы к моей постели. А вот что Эзре всегда великолепно удавалось, так это находить аккуратные решения.
«Вы даже не представляете, насколько. А теперь надо быстро переводить разговор на другую тему. Любую, совсем любую, только не о принцессе и горе трупов».
– Наверно, это глупый вопрос, но я так и не могу понять, почему Барраяр не позволяет допускать мужчин в армию. Вы когда-то сказали, что это не по-военному, но мне кажется, что магия мундира тут действует на всех, вне зависимости от пола.
Как бы нелогично не выглядела смена темы, но графиня её поддержала. Наверно, для барраярки его стремление увести разговор выглядело нормальным стремлением мужчины поберечь нервы. То ли свои, то ли собеседницы.
– Для начала, это подрывает дисциплину. Присутствие мужчины в казарме было бы слишком… эээ… соблазнительным.
Корнелий вовремя прикусил язык, чтобы не сказать, что проблема насилия может возникнуть и в чисто женских коллективах. Тема однополых отношений тут вроде бы тоже табуирована, а ему не хотелось заканчивать этот разговор скандалом.
– Я понимаю, что ты хочешь сказать, – криво усмехнулась графиня Патрисия, заставив его на мгновение затаить дыхание – неужели эта женщина действительно обладает телепатией? Учитывая, как она находит понимание со своими лошадьми, в это верилось, – вашим же как-то удаётся поддерживать дисциплину в подобных случаях, значит, всё зависит от командира. Действительно, хорошая офицер может многое. Но это не отменяет главного – мужчины слишком хрупки для службы в армии. Нежный пол не для войны.
– Разве правильно говорить не прекрасный пол? – время от времени эвфемизмы Старой Земли входили на Колонии Бета в моду, радуя историков и лингвистов невероятными ляпами.
– На Барраяре говорят нежный. Женщины намного лучше переносят боль, не боятся крови, наши раны легче заживают. Да и любая болезнь бьёт страшней по мужчинам. Последняя эпидемия была вскоре после Конца Изоляции, мы тогда решили, что цеты применили биологическое оружие. Мужчины умирали, а женщины выживали и сражались.
«Не биологическое оружие. Просто занесённые в до этого закрытый мир новые болезни, а медицина здесь далека от совершенства. А если вспомнить про бедные районы, куда даже нельзя вызвать врача…»
– Хотя иногда в партизанских отрядах были мужчины, но всё же… война не для вас. На Бете всё шиворот-навыворот. Мужчины идут в бой, а женщины слишком берегут себя.
– В каком смысле?
Щёки старухи чуть порозовели.
– Ну… говорят же, что ваши женщины не рожают сами.
– А, вы про репликаторы. Но это по выбору, некоторые предпочитают биологическое родительство. Правда, верхом в положении никто не ездит, тем более, что у нас вообще нет лошадей.
– Сколько они у нас ещё будут, – пробормотала графиня, потом фыркнула, – а тем женщинам, кто боится боли, не стыдно?
– Боится боли? – Корнелий наморщил лоб, – Вообще репликаторы обычно выбирают ради удобства, а не по этой причине. Роды ведь не болезненны, в смысле, женщины рожают с обезболивающими, – он запнулся, осознавая, что говорит с женщиной, которая была матерью, и не раз. Неужели здесь… Само выражение лица графини дало ответ раньше, чем её слова.
– Похоже, что именно боятся. Так или иначе.
– На самом деле обезболивание уже не личный выбор, а обязательная медицинская процедура. Без неё есть риск болевого шока, того, что женщина просто умрёт.
Графиня Патрисия молча сделала знак от сглаза. Потом, чуть отдышавшись, медленно произнесла:
– За всю свою жизнь я не слышала о таком и надеюсь не услышать и впредь. Равно как и о мужчинах в барраярской армии. В других мирах могут жить по-другому, но у нас есть свои традиции.
– Мои слова нарушили этикет? Мне жаль.
– Скажем так, это намного важнее этикета. Надеюсь, мальчик мой, ты больше никогда не будешь говорить о таком. Особенно с Эйлин.
Корнелий кивнул, старательно отгоняя мучительную мысль: «Я верю в позитивное мышление, но в современную медицину я верю больше».
***
Правящая из могилы императрица могла быть довольна – Шарлотту Форхалас казнили за нарушение закона о запрете дуэлей. Регент присутствовала на казни, и, наверно, с точки зрения барраярских взглядов, это было очень достойно. Но Корнелию, видевшему, с каким лицом Эйлин вернулась, казалось, что всё здешнее правосудие – это мерзкий варварский спектакль, которому просто необходимы зрительницы.
Весь день Форкосиган отмалчивалась, сидя над бумагами. Только вечером, перед сном, Эйлин сказала:
– Сегодня утром я думала, что моя дочь придаст мне отваги. Ощущение, что я поступаю правильно, – она положила руку на живот, – Первый урок для маленькой Патрисии Майли – закон превыше всего. Но всё, что она могла бы понять – что её мать приняла неверное решение.
«Надеюсь, нашей малышке никогда не придётся решать такое». Но вслух Корнелий ничего не сказал, просто обнял жену.
А когда им показалось, что этот момент ушёл в прошлое, судьба нанесла следующий удар.
Ночь покушения осталась в памяти Корнелия невообразимым сумбуром и неистребимым едким вкусом во рту. А ещё – несмотря на панику вокруг, на тошноту, зловеще звучащее «солтоксиновый газ», на отрывистые приказы Эйлин – он не боялся. Может, потому, что Эйлин казалась спокойной, знающей, что и как будет, что противоядие доставят в нужный срок. А может, потому что страшное, наконец, случилось. И времени пугаться больше не было.
Ужас накрыл его только тогда, когда охрана втащила пойманную неудачливую убийцу. Ивонну Форхалас, старшую сестру Шарлотты. Обезоруженная, со сломанной рукой, молодая женщина всё равно держалась с какой-то отчаянной отвагой. Глядя в лицо Эйлин, она процедила сквозь зубы:
– Моя сестра так и не взяла на руки своего ребёнка. И ты сдохнешь, не взяв своего! Даже если ты держишь противоядие в тумбочке, тебе оно не поможет.
– Что? – после первого же слова Корнелий согнулся в жутком приступе кашля. А когда поднял голову, Ивонна Форхалас точно погасла, сжалась. Безжалостная ярость уступила место потрясению.
– Это не должно было… Нет, клянусь, я не хотела задеть вас. Вы невиновны и вы мужчина. Нет, о нет!
Где-то в глубине его души исследователь пунктуально отметил очередной непостижимый выверт барраярских нравов – мстительницу не остановила беременность жертвы, но мысль о том, что жертвой её атаки стал мужчина, буквально сломала Ивонну. А ещё именно этот исследователь, хладнокровный учёный, не дал Корнелию сорваться в истерику, когда врач сухо объяснила ситуацию. Вовремя доставленное противоядие спасло жизнь Эйлин, но медленно убивает их дочь.
Истерика была уже в Императорском госпитале, после всех положенных процедур (барраярская медицина исходила из мнения, что мужчины более хрупки, и с Корнелием возились, кажется, вдвое дольше, чем с леди Форкосиган). Он просил и требовал, чтобы его пустили в палату к жене. Почему-то, пока он старался вести себя спокойно, врачи так же спокойно объясняли, что этого нельзя, его нервам сейчас нужен покой, но стоило расплакаться, и его бережно, как стеклянную фигурку, сопроводили к Эйлин.
Та сидела на кровати, глядя в окно. Зелёная пижамная куртка была расстёгнута, и Корнелий буквально почувствовал, что Эйлин убрала руки с живота только тогда, когда открылась дверь. Увидев мужа, она попыталась улыбнуться, но глаза оставались потухшими, мёртвыми.
– Знаешь, я только что думала о тебе. Вспоминала твои слова. «Никого нельзя назначить мёртвым по нашему желанию», помнишь?
– Помню, – голос дрогнул то ли от слёз, то ли от последствий отравления, но рыданий не было. Нашей девочке сейчас нужна помощь, а не слёзы. Я не буду её оплакивать, пока она жива.
– Мне всё время кажется, что решение есть, только я не могу его найти. Снова не могу защитить тех, кого люблю, – сухой ломкий шёпот был страшнее всего. Корнелий знал, что сейчас Эйлин думает не только об их нерождённой дочери, но и о своём отце, убитом на её глазах. «Тебе было тогда одиннадцать лет. Ты не могла сражаться с солдатами императрицы», хотелось закричать ему, но место мужа-утешителя снова занял исследователь. Как он понял из объяснений медиков, шансы на спасение ребёнка были, но лечение искалечит или даже убьёт мать. Дьявольская месть — заставить женщину выбирать между собой и дочерью. А ещё между любовью к дочери и обязанностями регента, долгом перед маленькой императрицей.
– Пока мы живы, есть надежда. Помнишь маточный репликатор, в котором привезли сына сержанта Ботари? Если он ещё работает...
В следующий миг он запнулся, осознавая, что сказал. Да, это надежда, но смогут ли барраярские медики осуществить такую операцию? Перенос плаценты на поздних сроках даже для бетанских врачей представлял проблему. Но в серых глазах Эйлин зажглись огоньки.
– Он работает и может быть задействован в любой момент. Его, конечно, изучили со всех сторон, но разобрать на части не рискнули. Видишь ли, этот репликатор был записан как армейское снаряжение, а значит, наш госпиталь обязан поддерживать его в рабочем состоянии. Вдруг война, знаешь ли?
– Если Императорский госпиталь позволит себе такое разгильдяйство, это станет дурным примером для всех лазаретов, – подхватил её шутку Корнелий, – но, любовь моя, это рискованно.
– Я знаю, милый капитан. В любом случае, это даёт больше шансов, чем то, что я обдумывала.
Эйлин застегнула пуговицы, и теперь пижама на ней казалась мундиром. Корнелий невольно почувствовал себя героем барраярской лирики – мужем, провожающим жену на бой. «Только бы не выпустить свой страх, не разрушить её решимость. Но как скрыть свои чувства, если у вас, похоже, уже давно один кровоток на двоих?»
– Послушай, это, конечно, не твоя Бета, но это Императорский госпиталь. Про женское здоровье они знают всё и чуть-чуть сверх того, – живой, хоть и тихий голос, живая улыбка, – А ещё, милый капитан, в кои-то веки я чувствую, что нашла правильный путь. Теперь надо его пройти.
– И что адмирал прикажет своему капитану? Сидеть и ждать с вышивкой в руках, как полагается примерному фору, – шутить, смеяться, держаться рядом. Всё, что я могу сейчас.
– А по-моему, это ты тут старше по званию, – фыркнула регент, – ты у нас штабной аналитик, умеющий продумывать всякие тонкости, и не спорь, я бы не вспомнила про этот чёртов репликатор, ну а я – та суровая громила, которая всех выстроит и добьётся того, что план будет исполнен именно так, как надо. Всё будет сделано, не сомневайся.
Послушать вживую, как именно леди Форкосиган строила несчастных медиков, не удалось – увы, местных хватил бы удар от присутствия мужчины на таком обсуждении. Как посмеялась Эйлин, всё-то ничего, не мне не хочется, чтобы у моей врача дрожали руки. Впрочем, в пересказе оно звучало ничуть не хуже, завершившись великолепной фразой: «Какое-то время они явно пытались понять, кто сейчас нужнее регенту – гинеколог или психоинженер, но в итоге решили выбрать первый вариант».
Отзвук её хрипловатого смеха поддерживал Корнелия ещё полчаса после того, как закрылась дверь операционной. Пока он не почувствовал, что где-то там слаженная работа медицинской команды превратилась в суматошную.
Только спустя несколько часов супругу леди-регента сообщили, что в ходе операции возникли осложнения, но жизнь его жены вне опасности. Весь госпиталь восхищается его самоотверженностью и готовностью быть медбратом при жене, но его собственное здоровье пока тоже не пришло в норму, ему следует поберечь себя, леди Форкосиган хотела бы именно этого. И так далее, и тому подобное.
– А что с девочкой? – Корнелий не надеялся, что ему ответят чем-то большим, кроме успокаивающих фраз, но, к его удивлению, врач начала достаточно подробно описывать план лечения. Гарантировать ничего нельзя, но плод перенесён успешно, и есть шанс, что кальциевая терапия подействует. Все результаты, разумеется, будут немедленно сообщаться лорду Форкосигану. Уже после разговора Корнелий задним числом отметил, что доктор обещала информировать его, а не Эйлин. Неужели с ней всё хуже, чем пытаются рассказывать?
На следующий день к нему явился ангел, спасающий от бессильного ужаса – в виде графини Патрисии Форкосиган. После заботливых умалчиваний и чрезмерной осторожности всех окружающих её решительная походка и резковатая манера речи казались глотком свежего воздуха.
– С Эйлин всё более-менее в порядке, ей прописан покой, но похоже, что она рвётся к активной жизни. Понимаю, сама такая же, – с минуту старая генерал выждала, пока её собеседник вспомнит, как дышать, потом продолжила, – а я пока что хочу поговорить с тобой, Корнель. Вся эта идея с репликатором – твоя?
– Общая. Мы вместе искали решение…
– Но репликаторы – бетанская игрушка, и на твою удачу он нашёлся здесь. Эйлин была готова рискнуть… да для тебя она и не на такое пойдёт! И знаешь, не будь это будущая наследница, я бы вас поняла. Терять детей – это…, – теперь уже Корнелию пришлось ждать, пока графиня чуть отдышится. Пользуясь возникшей паузой, он спросил:
– А почему Патрисия Майли не заслуживает, чтобы за неё боролись?
– Потому что она когда-нибудь станет графиней Форкосиган. А теперь, во-первых, под сомнением законность её рождения, а во-вторых, то, что находится в репликаторе, мне описали как…
– Жизнеспособную медузу, – мягко произнёс Корнелий, – но это пока, лечение должны начать уже сегодня. И как репликатор может повлиять на законность?
– Знаешь, почему нет наследования по мужской линии? – спросила в ответ графиня Патрисия и сама же ответила, – потому что мужскую линию очень сложно доказать. Конечно, об этом не принято говорить, но всё же… Гм. А мать знает своих детей с первого их вдоха, мать проводит их через боль и кровь к жизни. Ребёнок в репликаторе – всё равно, что подмёныш, он не рождался по-настоящему.
– Если вы считаете, что мою дочь могли подменить в Императорском госпитале, значит, я слишком доверял этому месту! А ещё, насколько мне позволили узнать, боли и крови при её рождении было больше, чем достаточно. С этой точки зрения традиции могут быть полностью удовлетворены. Ах да, свидетельниц этого тоже более, чем достаточно, – Корнелий закусил губу, сдерживая волну гнева. Графиня Форкосиган не виновата, что новые технологии кажутся ей посягательством на вековечные устои, ей нужно время, чтобы привыкнуть, и она волнуется за Эйлин не меньше, чем ты.
– Это было бы преодолимым препятствием, ты прав. Но в репликаторе находится калека, и милосердней было бы…
– Странное на Барраяре понятие о милосердии.
– И понятия о чести у нас тоже странные… с точки зрения бетанцев. И честь нашего рода не позволяет, чтобы графиня была уродцем.
– Ещё не доказано, что Патрисия Майли будет уродцем, – раздалось от входа в палату. Эйлин стояла, держась за дверной косяк. Две медсестры за её спиной, казалось, только что не разводили руками – мы не виноваты, что леди-регент не желает соблюдать постельный режим.
Корнелий бросился к жене, позабыв про всех вокруг. Обниматься нужно было очень осторожно, но сама возможность прикоснуться, понять, что вы снова вместе.
– Эйлин, пообещай мне, что ты отлежишь столько времени, сколько нужно. Я уже слышал про фамильное форкосигановское здоровье, но пожалуйста.
– Хорошо, милый капитан, – шепнула она и громче добавила – я просто хотела увидеть тебя… и вас, мэм.
Кажется, графиня Форкосиган украдкой вытерла глаза, но, скорее всего, она просто поправляла волосы.
– Выздоравливай и действительно, отлежись хоть немного. Ну а насчёт…, – так похожие взгляды встретились. Впрочем, Патрисия не стала вступать в поединок воли, – Чтобы после родов мозги пришли в норму, нужно три недели, по себе знаю. Вот тогда и поговорим, – уже уходя, она буркнула, – и вообще, это мужское дело.
– Так и предоставьте это дело мне, – негромко фыркнул Корнелий, зная, что старая дама его не услышит. Эйлин улыбнулась шутке, но тут же посерьёзнела:
– Как же я рада, что тебе не придётся носить кинжал фор-лорда. Медицина – великое благо.
«Не придётся перерезать горло собственным детям, если они родились мутантами. Традиции рвут всех – женщины должны терпеть боль, а мужчины – с ужасом ждать, каким родится ребёнок. Нет, больше я не буду играть по этим правилам».
А Эйлин, убедившись, что дверь в палату закрыта, и медсёстры остались снаружи, тихо продолжила:
– Есть то, что тебе наверняка не сказали.
– С нашей девочкой?
– Нет. Со мной. Я, скорее всего, больше не смогу родить, – она поморщилась, – как же они боялись мне это сообщать. Да, милый капитан, матери я этого говорить не буду, но ты знай – я не откажусь от Патрисии Майли. Она – моя наследница, мой первый и единственный ребенок.
– Знаешь, мне всё-таки странно это представить. Вот она, наша малышка, такая крохотная, – там, в репликаторе, проходит первое в своей жизни лечение, – а ей уже столько всего полагается. Титул, и долг перед семьёй…
– Не забудь про два меча фор-леди, – подхватила Эйлин, – но ты не волнуйся, она справится. У неё будет форкосигановское здоровье… и твоё умение думать. На мой взгляд, идеальное сочетание.
***
Обещанные три недели прошли так, как будто ничего и не произошло. Эйлин кое-как выдержала постельный режим, правда, не отрываясь от комм-пульта и постоянно принимая более или менее важных визитёрш. А потом Корнелию удалось убедить жену ненадолго уехать в Форкосиган-Сюрло. Он и сам не знал, кого пытается спасти этим побегом – её ли от постоянных забот, или себя – от того, чтобы надоедать бедным медикам. Он никогда не разделял барраярское мнение, что нервы у мужчин нежнее, чем у женщин, но Эйлин не тянуло в лабораторию и не мучили кошмары о внезапно вышедшем из строя репликаторе.. Впрочем, Эйлин работала, а пережившему нападение мужчине заботливая барраярская медицина даже читать-то позволяла с множеством оговорок. Иногда Корнелию казалось, что тот несчастный пятый граф Форкосиган, который вообразил себя стеклянным, просто-напросто переобщался с местными врачами.
Графиня Патрисия, казалось, куда больше интересовалась своими лошадьми, чем судьбой маленькой внучки. Но установленный ею режим молчания по конкретной теме чем-то неприятно напоминал временное перемирие. В день, когда пришло сообщение, что лечение дало первые результаты — разрушение костей остановилось, Корнелий рассказал ей об этом... и замер, увидев, какой яростью сверкнули глаза старухи. «Она не ждала добрых вестей. Три недели были нужны, чтобы врачи признали нашу девочку безнадёжной. О проклятый Барраяр!»
Ещё больше его испугало, что Эйлин в ответ на его тревоги только сказала: – Не беспокойся, я распорядилась, чтобы её не пустили в лабораторию.
– Ты серьёзно думаешь, что она могла...
– Запугать медиков так, что они сначала подчинятся ей, а потом будут думать? Может. Она никогда не сдаётся с первого раза. И я почти уверена, что второй раз будет не попыткой нас переубеждать. Я могла бы сказать ей о своём бесплодии... но нет, нет. Тогда она возненавидит тебя.
– Не надо. Это причинит боль и ей, и тебе, – а ещё я не уверен, что твой диагноз окончателен, если вспомнить о современных медицинских средствах. Вынашивать ребёнка самой — не единственный способ его родить, а значит, всё не так страшно. И Барраяру придётся с этим смириться. А одной яркой его представительнице — с тем, что её старшая внучка не столь идеальна, как бы хотелось бабке.
Боевые действия открылись ровно через три недели — старая генерал была пунктуальна и на свой лад держала слово. Она уехала куда-то рано утром, взяв с собой двух охранниц, и вернулась лишь через несколько часов, яростная и смущённая одновременно. Обе её телохранительницы, казалось, боялись своей леди. Эйлин и Корнелий только переглянулись — связаться с госпиталем не получилось из-за какой-то поломки в комм-пульте, но они были уверены, где побывала графиня. И судя по её лицу, с малышкой всё в порядке.
– Значит, вы прячете это существо от меня, – старуха смотрела на них немигающим взглядом хищной птицы, – Замечательно! От чего ещё вы будете это прятать? От военной службы? От родов? От людей округа, которым придётся повиноваться мутанту?
– Вообще-то никто не становится военной с колыбели. А в соответствующем возрасте, думаю, Патрисия Майли справится со всеми своими обязанностями, – тихо произнёс Корнелий. «Называйте её по имени, она — ваша внучка».
– Моё имя она носить не будет! – рявкнула графиня, – и наследницей рода Форкосиган тоже не станет.
– Как скажете, мэм, – Эйлин мрачно усмехнулась, – чтобы лишить наследства мою дочь, вам придется лишить наследства меня, впрочем, как регент, я не вижу никакого повода отказать вам в этом праве.
Оскал Патрисии выглядел ещё страшнее: – Надеюсь. Потому что если ты попытаешься не дать мне этого разрешения – а ты, как регент, это можешь, я брошу тебе вызов прямо перед Советом графинь.
– Но разве этим вы не сделаете себя преступницей? – потрясённо спросил Корнелий. До каких глубин ненависти может дойти эта женщина?
Эйлин откинулась на спинку кресла:
– Формально это станет нарушением закона, однако правящую графиню можно судить только за государственную измену, регента – только за пренебрежение её обязанностями, что, по сути, та же измена. Пока эта дуэль не состоится, преступления нет. А если вызов будет сделан с соблюдением всех формальностей, то, боюсь, Совет графинь предпочтёт тихо похоронить один закон и счесть мой отказ трусостью. Дуэльный кодекс у нас ещё не забылся. Это уничтожит старания покойной императрицы и сделает бессмысленной смерть Шарлотты Форхалас.
– Я никогда не говорила, что Эзра права во всём, – процедила графиня Патрисия, – и чтобы сделать это отродье из репликатора наследницей нашего рода, тебе придётся меня убить.
Корнелий не сводил с неё глаз:
– А что вы будете делать, если победите?
Генерал обернулась к нему:
– Если ваши бетанские технологии так хороши, как мне удалось выяснить, то они дадут мне ещё один шанс. Если калека из репликатора может стать фор-леди, то здоровый ребёнок – тем более. У меня будет муж и будет наследница. Может, я даже проживу достаточно, чтобы увидеть её совершеннолетней.
И тогда Эйлин улыбнулась, спокойно глядя в лицо матери:
– Вам не нужно избавляться от меня, чтобы это сделать. Мэм, неужели я стану врагом своей младшей сестре?
Позже Корнелий не раз задумывался, было ли появление в тот момент флайера капитана Негри злом или благом для их семьи. Может, если бы у Патрисии и Эйлин оказалось тогда чуть больше времени на разговор, не было бы впереди долгих лет, когда графиня ненавидела свою внучку. А может, ненависть вспыхнула бы ещё ярче.
Иногда ему нравилось представлять, что у Майли (угроза насчёт того, что графиня не позволит дать больной внучке своё имя, осталась в силе) была бы тётка младше неё. Но Корнелий знал, что Патрисия Форкосиган никогда не согласится на новую свадьбу и рождение ребёнка. Для неё бы это стало предательством тех теней, что молчаливо и неотступно следовали за нею. О Барраяр, планета, где так небрежно относятся к живым, и так чтут мёртвых.
***
Все войны рано или поздно заканчиваются, на тех или иных условиях. В их семейном конфликте решительную победу одержала Майли, научившись ездить верхом. Корнелий с нежностью взглянул в окно, где стайка детей играла, кажется, в налёт дендарийских партизанок на цетагандийский штаб. По крайней мере, Майли, как обычно, верховодившая всеми остальными, явно изображала свою героическую бабку.
– Маленький вихрь, – усмехнулась настоящая Патрисия Форкосиган, – роста в ней будет, кажется, даже меньше, чем в тебе, Эйлин, но энергии хватит на десятерых. И прирождённая кавалеристка.
– Такие таланты передаются через поколение, – шутливо вскинула руки вверх Эйлин, – воля природы.
Графиня уже серьёзнее продолжала:
– Я поговорила с её лечащей врачом…
Корнелий и Эйлин незаметно переглянулись – про этот разговор они знали. Врач жаловалась, что чувствовала себя цетагандийской офицером на допросе и нервно спрашивала, насколько часто живая легенда Барраяра собирается интересоваться здоровьем внучки.
– Так вот, получается, у неё и впрямь всё более-менее в порядке. Кости со временем окрепнут… ну или их заменят, как это сейчас делается. И дети будут здоровыми. Разве что…, – она запнулась.
Эйлин спокойно пришла на помощь матери:
– Разве что ей действительно лучше использовать репликатор. Впрочем, для её поколения это будет нормой. Верней, это сейчас уже стало нормой – чуть ли не все молодые фор-леди схватились за такую возможность.
«Это даёт им чудесную возможность не оставлять службу, а заодно не отказывать себе в алкоголе целых девять долгих месяцев», мысленно съехидничал Корнелий.
– Удобная штука, верно. Но чует моё сердце, что их поколение вернёт себе Дуэльный кодекс, – задумчиво произнесла старая генерал.
– Почему? – для Корнелия связь между одним и другим не просматривалась.
– А потому, что женщине, особенно молодой, вечно надо что-то доказывать самой себе. Они своими руками отдали медикам часть своей женственности, своего законного природного риска. Будут добирать где-нибудь ещё. А дуэли – это хоть и старая, но ещё не умершая традиция. Либо её поколение встретит новую войну, либо вспомнит о них.
– Думаю, их поколение сумеет найти другие, свои вызовы, – мягко произнёс Корнелий, отгоняя естественное отцовское желание немедленно бежать и укрывать свою такую маленькую девочку от всего, что ей грозит. Нельзя спрятать детей от жизни.
– Ну, какими бы они не были, Майли с ними справится, – фыркнула Патрисия. – С любыми.
@темы: Буджолд, фанфики мои
-
-
22.03.2015 в 18:52-
-
22.03.2015 в 18:54-
-
22.03.2015 в 20:32-
-
22.03.2015 в 20:35-
-
05.02.2016 в 05:26оно такое клёвое!
хотя мир у них что так что эдак бррр (но это дело субъективное)
а история просто супер
(упс переизбыток смайликов)
-
-
05.02.2016 в 12:21