Наследие

[flametiger]

Этот фик изначально писался по заявке "один из семнадцати репликаторных детишек с Эскобара оказывается наследником форского рода". Если что, он из NC-выкладки, и это был определённый вызов для Тигра - написать рейтинговый текст, причём так, чтобы и рейтинг был, и лишним он не был. Кажется, получилось. Но вообще это текст с очень симпатичными мне героями. И было очень приятно, что тексты с неканонными персонажами читатели всё равно оценили, что Другую планету, что Наследие.

Наследие

Траурное платье не шуршало – шипело, точно змея. «У тебя разыгрались нервы», — мысленно одёрнула себя София Форстронг. «Но ты возьмёшь себя в руки, и сделаешь всё, что должна, время истерик прошло».

Что самое худшее может выпасть на долю женщины? Похоронить единственного сына? Узнать, что твой сын был насильником? Или осознать, что выживание твоего рода завязано в тугой узел из преступления и чужеземного медицинского оборудования?

Муж Софии скончался вовремя – успев узнать, что его гордость и наследник стал адъютантом принца Зерга, и до новостей о поражении. Иногда ей казалось, что он почувствовал смерть сына – слишком внезапным был сердечный приступ. Ричарда нашли в его любимой библиотеке наутро, уже холодным. Сначала лишиться мужа, потом сына, потом обрести надежду. Не слишком ли много для немолодой женщины?

Сообщение об этих эскобарских репликаторах и о том, что на двух из них указан генетический код её сына, в первый момент не стало радостью – она просто не поняла, о чём речь. Дальше началась какая-то лихорадочная деятельность – узнать, разобраться. Спасибо Эйрелу Форкосигану, иначе она ещё долго бы металась безголовой курицей. И вдвойне спасибо, что он не пытался её щадить.

Другие мужчины наверняка начали бы мямлить, не зная, как говорить с фор-леди о столь непристойных вещах. В лучшем случае попытались бы смягчить объяснение, невольно выставляя собеседницу полной дурой. София с трудом представляла, как эскобарцы пускали своих женщин в бой, но если женщина берёт в руки оружие и идёт на войну, то явно не для того, чтобы задирать юбку перед врагом.

Эйрел рассказывал о том, что за нравы царили в свите принца Зерга, спокойно. Не смакуя подробности и не скрывая того, что было. «На войне человек легко позволяет себе многое, если его командир даёт разрешение. Ваш сын… старался быть достойным принца». София молча кивнула. Антуан унёс свои грехи с собой, и за часть этих грехов ответит не только он, но и проклятый Зерг Форбарра, игравший в свои игры живыми людьми. Хотя, верно, её сын и на Страшном суде будет гордо стоять рядом с принцем. Все Форстронги наследуют чувство верности, только с правителем Антуану не повезло.

– А эскобарцы решили, что за младенцев должны отвечать те, кто виновны в их появлении. Отцы. Видите ли, они считают, что несправедливо вынуждать изнасилованную женщину растить ублюдка, но не менее несправедливо убивать ещё нерождённого ребёнка за грехи его отца. И да, двое детей из этих семнадцати – дети вашего сына. Ваши внуки, миледи.

София отстранённо отметила, как странно, не по-барраярски звучат его фразы, видимо, Эйрел пересказывал объяснение эскобарцев. А потом пришло осознание. Род Форстронгов – отважных, отчаянных, безудержно-верных – не прервётся.

– Двое… наследников? – Голос дрожал.

– Это могут быть и две девочки. Вы собираетесь забрать их?

– Господи, конечно! Они ведь… мои внуки. Или внучки.

«Те девочки, которые так у меня и не родились». Из четырёх её беременностей три окончились выкидышами, и почему-то Софии всегда казалось, что это должны были быть дочери. Девочка не станет наследницей графства, но всё равно… это дочери её сына. У них будут непослушные тёмные кудри и серо-голубые глаза. Птичья непоседливость и смех.

София быстро смахнула слёзы и, взглянув на Эйрела, твёрдо произнесла:

– Надеюсь, эти технологии не… повышают риск мутации?

Судя по объяснениям Форкосигана, дети из репликаторов ничем не должны были отличаться от нормальных младенцев. Это была первая, но далеко не последняя лекция, прослушанная Софией Форстронг о маточных репликаторах, и какое-то время женщине казалось, что она свыклась с мыслью о детях из странного устройства. И вот теперь она стоит перед дверями лаборатории, окружённая свитой из троих телохранителей её мужа, и боится.

«Успокойся. Ну, представь, что твой сын умудрился где-то там закрутить роман с эскобаркой, и эта женщина, не желая оставаться незамужней матерью с бастардами на руках, отдала их тебе. Представь, что она умерла, рожая близнецов. Представь что-нибудь, что покажется тебе нормальным, и иди вперёд».

К счастью, вскрывать это устройство при ней врачи не стали. Доктор вышел, вынося на руках ребёнка. Несмотря на всю зловещую абсурдность ситуации – отец новорождённого мёртв, а мать не присутствует на родах, он держался так, точно каждый день вручает графским вдовам долгожданных наследников, уверяя, что мальчик полностью здоров.

Мальчик. Ричард… она запнулась, сообразив, что не знает, как зовут отца той эскобарки. О, ещё больший абсурд – написать своей, хм, невестке письмо: «Простите, что беспокою, но, знаете ли, у вас родился сын, и мне, его бабушке, хотелось бы знать, как зовут его второго деда». София прикусила губу, гася не то всхлип радости, не то истерический смешок, и крепче прижала к себе младенца. Её внука признают, и ему не будут в спину шипеть «Бастард!». Об этом позаботится твоя бабушка, малыш. И ты получишь второе имя. Из эскобарских на ум пришло только одно, и фор-леди негромко произнесла: «Ричард Родриго Форстронг». Звучало слегка вычурно, но достойно.

Сестричка Ричарда родилась на неделю позже – София не знала, по каким колдовским знакам медики вычисляли, когда ребёнок готов к извлечению из репликатора, и не желала знать. Девочку она назвала Мариной, просто потому, что ей всегда нравилось это имя. Самым трудным оказалось выждать удвоенный контрольный период, хотя за это время София Форстронг успела сделать кое-что полезное. Например, задействовать некоторые связи для признания её внука. В конце концов, признанный бастард при отсутствии других наследников имеет право на наследство. Признавал ли Антуан своего сына? София говорила об этом с такой уверенностью, что, кажется, ни у кого не хватило духа заявить, что он бы попросту не успел это сделать. Вдовствующая графиня догадывалась, что в будущем в правах Ричарда ещё могут усомниться, но пока что она сделала всё, что могла. Можно возвращаться домой и становиться бабушкой.

В поместье к малышам относились по-разному. София с особой ясностью подмечала все знаки от сглаза, любой шепоток о детях-мутантах. Но всё же для большинства слуг Ричард и Марина были несчастными маленькими сиротами, лишившимися и отца, и матери. О судьбе красавицы-эскобарки (равно как и том, что на самом деле у мальчика и девочки разные матери) графиня не распространялась, и вскоре по поместью бродили сразу два варианта судьбы загадочной инопланетницы. По первой версии, она погибла, узнав о смерти любимого, и только чудом врачи смогли сохранить жизнь близнецам. По второй — умерла при родах. Так или иначе, София могла успокоиться. Малыши были абсолютно нормальными детьми, и странности их появления на свет постепенно будут отходить в прошлое.

Со временем бабушка мысленно отметила, что сама судьба играет на её стороне, поддерживая версию о близнецах. Дети были очень похожи. У обоих были отцовские черты лица, София заранее вздыхала, что девичье личико могло бы быть и посимпатичнее; женщины Форстронгов хорошели поздно, и в юности Марина прольёт немало слёз из-за резковатой внешности. Тёмные глаза и иссиня-чёрные кудри они унаследовали от матери (матерей, ты-то не забывай!), но вились волосы так же, как и у Антуана, мучением было их причёсывать. Двое маленьких черноволосых эльфов, ожививших дом.

***

«Забавно подумать, что несколько очков к всеобщему признанию Ричарда законным наследником и будущим графом добавил мятеж Фордариана», — размышляла София, привычно тасуя карты. Тогда вдовствующая графиня сразу и без тени сомнений выбрала сторону. Будь Антуан жив, он до последней капли крови сражался бы, защищая супругу принца Зерга (бедная принцесса Карин, да упокоится душа твоя!) и его сына. А она сама больше верила регенту Форкосигану, чем Фордариану, и не важно, что её доверие во многом было основано на одном-единственном разговоре. В любом случае, то, что почтенная вдова высказала своё мнение, когда многие фор-лорды ещё молчали, дало ей весомые плюсы, а через неё – и её маленькому внуку. И регент в последующие годы не забыл верности Форстронгов.

София полюбовалась на сложившийся пасьянс – не слишком веря в гадания, она, тем не менее, любила разбирать, что карты «хотят ей сказать». Просто пища для размышлений, не более того. Вот он, валет сердец, Ричард Родриго Форстронг… на мгновение золотистые волосы нарисованного юноши стали чёрными. Женщина сморгнула, и валет вернулся к прежнему обличью. А рядом пики – знак опасности. Нет, карты ничего не предсказывают. Они просто проявляют твои тревоги.

Глупо надеяться, что тайна рождения Ричарда навеки останется тайной. Слишком многие могли о ней узнать. Те же медики, и Бог весть кто – через них. Вряд ли на основании той истории кто-то попытается лишить Ричарда прав на Округ – всё же отбирать законное наследство у сына Антуана Форстронга, адъютанта героического принца Зерга – идея рискованная. Тем более, что опекуном мальчика стал Кирилл Фортугаров – родство их с Форстронгами было весьма и весьма дальним, но таким образом один из самых влиятельных родов Барраяра выказал поддержку Софии. Опекун относился к своим обязанностям со всей ответственностью и душевностью, столь характерной для его семьи, и если кто-то попробует выступить против его в какой-то мере воспитанника... на это даже стоит посмотреть. С безопасного расстояния. Да и права наследования в этом случае столкнут лбами сразу несколько родов… Может, именно эти практические соображения заставили регента Эйрела Форкосигана сделать вид, что маленький наследник Форстронгов если и не рождён в законном браке, то, как минимум, был признан отцом. Но правда такого рода, да ещё высказанная соответствующим образом, может очень сильно ранить и подтолкнуть на любые глупости. «Жаль, что единственная возможность защитить внука – ранить его самой».

Она уже несколько раз собиралась поговорить с мальчиком об этом, и всякий раз в последний момент переводила разговор на другие темы, так и не коснувшись опасного прошлого. «Успокойся. Ричарду пятнадцать, и он уже не ребёнок. Он имеет право на эту правду, как имела его ты».

… День сегодня выдался абсолютно сумасшедший, подумал Ричард. Сначала он чуть не вылетел из седла на прогулке, удержался только чудом, а теперь бабушка хочет с ним серьёзно поговорить. Сестрёнка успела шепнуть «Держись, брат мой, надвигается шторм». Марина всегда понимала бабушку лучше, чем он, а то, что беседа предназначалась только Ричарду, добавляло мурашек по спине. Обычно леди София предпочитала отчитывать внуков вместе – как она с усмешкой добавляла, «чтобы не тратить на нотации вдвое больше времени, тем более что проказничаете вы сообща». Наедине шли только разговоры о том, что не следует слышать юной девушке.

На мгновение он встретился взглядом с портретом отца. «Всё в порядке, сэр, я не подведу вас!». Он и впрямь не сделал ничего такого… о чём бы не стоило слышать молодой даме. Наверно, бабушке рассказали, что на празднике лета он целовался с хорошенькой Лизеттой, деревенской девушкой года на два старше его, но кроме поцелуев, ничего не было. Хотя она даже была не против большего. Ричард тряхнул головой, чувствуя, что краснеет.

К счастью, бабушка вроде бы не замечала его смущения. Она перебирала карты, точно высматривая в них, что он успел натворить.

– Милый мой, я собиралась рассказать тебе… о твой матери.

То, что она сама заговорила о маме, было как гром с ясного неба. Обычно бабушка на его расспросы отвечала несколькими фразами. Ричард знал, почему это так – она до сих пор не одобряла, что отец влюбился в эскобарскую военную (в женском роде это слово звучало дико). Наверно, останься они в живых, со временем леди София бы смирилась, но они даже не успели пожениться. Ричард и Марина родились через несколько месяцев после смерти родителей, как бы странно это ни звучало — медики вынули их из умирающей матери и засунули в этот... репликатор. Марина как-то сказала, что, верно, бабушка не может простить отцу и его подруге именно их гибели. Сестрёнка часто вычитывала из книг такие объяснения.

Бабушка продолжала чересчур ровным голосом, словно тоже пыталась пересказать книгу:

– Вскоре после смерти Антуана мне сообщили, что в госпитале находятся маточные репликаторы, и в двух из них — дети моего сына. Я никогда не видела твоей матери, как и матери Марины — да, матери у вас разные. Они обе были пленными эскобарками, а наши военные считали, что женщины, носящие мундир, хоть и другой армии, его позорят. Поэтому этих женщин допускалось взять против их воли. Потом эскобарцы посчитали, что дети, рожденные от таких связей, должны принадлежать к семьям их отцов, а не матерей, и отдали их — в репликаторах.

Летний зной сменился противным холодом. «Разные матери? Мы не близнецы?»

– Вы же никому не скажете, что Марина...

Голос чуть сорвался, Ричард закусил губу, пытаясь собрать рассыпавшийся мир заново.

– Нет, конечно, – теперь бабушка смотрела на него, и в её-то голосе твёрдости было хоть отбавляй, – Для всех вы останетесь близнецами, признанными детьми своего отца, и если надо, я поклянусь в этом перед императором.

– А мы разве не... – да что у него сегодня с голосом?

– Я уверена, что Антуан признал бы вас, если бы успел. Я сделала это за него. Ричард, не знаю, может, мне стоило было рассказать вам об этом раньше. Вы — мои внуки, единственные дети, которые были у Антуана, и я не позволю кому-либо посягнуть на ваше наследство. Но тайна рождения — это такая противная штука, которая может выйти наружу в самый неподходящий момент. Я хочу, чтобы, если кто-нибудь когда-нибудь попробует обратить против тебя это оружие, ты не оказался беззащитным.

– И защитил от этого сестру, – кивнул Ричард, наконец, перестав спотыкаться на каждом слове. А потом тихо спросил: – То есть эти женщины, эскобарки… их изнасиловали?

– Да.

Он вздрогнул от короткого слова, как от удара.

– Миледи, я могу пойти отдохнуть?

– Конечно, милый мой, – бабушка снова принялась за карты, хотя посматривала на него, точно ждала, что Ричард сейчас упадёт в обморок или расплачется. Он молча повернулся и вышел.

К счастью, сестра не караулила в коридоре, ожидая, когда закончится их разговор с бабушкой, иначе бы он точно сорвался. До своей комнаты Ричард дошёл, как в тумане, закрыл дверь изнутри и сел на пол.

Вот значит, как встретились его родители — пленница и мужчина, считавший, что он может сделать с ней всё, что ему захотелось. Он всегда старался быть достойным отца, таким, чтобы отец мог гордиться им, будь он жив. Даже тогда, с хохотушкой Лизеттой он первым остановился и заставил её опомниться, потому что он — фор и будущий граф и в ответе за эту дурочку. Так учила его бабушка. А что бы сказал отец, будь он жив? «Вперёд, сынок, трахни эту девку?!»

Кое-кто из приятелей считал Ричарда ханжой и хвастался, что он, в отличие от Форстронга, уже мужчина. Ричард не слишком верил в эти россказни, сочинить-то и он мог многое. Но думать, что его отец тоже посмеялся бы над «ханжеством» сына, было противно.

А он ещё как-то нарисовал их портреты вместе, отца и матери. Сначала долго маялся, пытаясь по себе и Марине понять, как выглядела их мама, потом уже срисовал отца с парадного портрета в гостиной. А мать нарисовал в платье, потому что женщина в мундире будет смотреться глупо, хотя Марина и напоминала, что вряд ли она носила барраярский наряд. Ой, как глупо! И как теперь мерзко на душе!

Кажется, он так и не заплакал, просто лежал на полу и скулил. Потом заставил себя раздеться и лечь в постель, просто чтобы хоть что-то сделать нормальное, а не ругаться с покойным отцом. Болен — лежи и лечись, а с покойниками только больные разговаривают.

А потом был сон.

***

Привязанная к кровати обнажённая женщина смотрела на него с яростью. Нет, не на него — на сидящего с краю мужчину. Тот улыбался.

– Красавица моя, поверь, это будет вовсе не страшно. Я не худшее, далеко не худшее, что могло случиться с тобой.

– Ты даже поцеловать меня не осмелишься, – оскалилась женщина. Она действительно была красива, несмотря на короткую стрижку и ненависть в глазах.

– Я хочу твоих поцелуев, а не укусов. Ничего, когда я сумею тебя объездить, ты сама потянешься ко мне целоваться. – Мужчина разделся, аккуратно сложил форму и вытянулся на постели рядом. – Ты, наверно, думаешь, что я просто хочу задрать тебе юбку, – взгляд скользнул по голым ногам женщины, по тёмному треугольнику волос, – и сделать всё как можно быстрее, да? Как бродяга в переулке?

Ответа не было. Мужчина нежно коснулся её груди, игриво задел сосок.

– Поверь, я хочу, чтобы нам было приятно. И не буду торопиться. Тебе понравится, моя амазонка.

Она снова промолчала, тело напряглось под его прикосновениями, как струна, и тут же расслабилось.

– Видишь, всё не так плохо. Я кое-что умею, знаешь ли, – он увлекался своими словами не меньше, чем ласками, – а у тебя такие чудные сладкие грудки.

Мужчина склонился над ней, лаская её грудь языком, и не видел, какой гримасой отвращения исказилось лицо женщины. Она тихо прошипела «Ну хоть заткнулся!».

Он поднял голову, в серых глазах промелькнула обида.

-Сдерживаешься? Ну, прекрати стесняться, я же чувствую, что тебе нравится. Ты вся дрожишь от желания, чтобы я быстрее взял тебя, заставил кричать и извиваться. Соскучилась по мужчине здесь, да? – Он нарочито медленно ввёл два пальца между ног своей жертвы. – Вы все горячие штучки, а я знаю, что ты уже не непорочная девица. Могу доказать, – резкое движение руки заставило женщину вскрикнуть.

Мужчина рассмеялся:

– Так-то лучше. Страстная красотка с такой узкой, такой горячей щёлкой, и вся эта роскошь – для меня. Я чувствую, как ты меня сжимаешь, хочешь чего-то посерьёзнее пальцев, а?

Когда насильник вошёл в неё, женщина даже не вздрогнула, не попыталась отвернуть лицо, только закусила губу. Она не застонала ни от того, что он продолжал ласкать её «сладкие грудки», ни тогда, когда движения мужчины ускорились, и он сбивчиво шептал ей комплименты, называл то красавицей, то сладкой девочкой. «Тебе нравится, я чувствую, тебе нравится», звучало как рефрен. Её чёрные глаза были абсолютно мёртвыми. По прикушенной губе стекала капля крови.

***

Ричард проснулся с бешено бьющимся сердцем. Во рту был привкус крови, но, проведя языком по губам, он ничего не почувствовал. Просто сон, просто гнусный сон. Самое худшее, что увиденная сцена была ещё и соблазнительной. Сейчас его трясло от возбуждения и омерзения одновременно.

За окном день только-только клонился к вечеру, скоро кто-то из слуг наверняка забеспокоится, с чего это наследник улёгся спать после полудня и пропустил обед. «Не хочу никого видеть». Перед тем, как вылезти в окно – его комната была на втором этаже, но сколько раз уже он так спускался – Ричард даже дверь открыл. Пусть знают, что он сбежал валяться и читать в саду или купаться, лишь бы не беспокоились и не крутились рядом с ним.

Жаркий летний день неплохо нагрел воду в озере, но Ричард специально заставил себя проплыть там, где били обжигающе-ледяные подводные ключи. Холод снимет возбуждение, и даст ему хоть немного почувствовать себя чистым. Но и после купания всё равно казалось, что он вымазался в грязи, и эта грязь всегда будет с ним. Даже заходить в маленький домик, исправно служивший им с сестрой, когда они были помладше, то замком, то космическим кораблём, было неловко – точно он мог запачкать и Марину, и их укрытие. Но он всё-таки пришёл сюда и сидел, пока не услышал, что его позвали.

– Ри, ты здесь? – сестра заглядывала в окошко домика.

– Здесь. – От любого другого ему сейчас захотелось бы сбежать, но Марина – это Марина. Близнецы всегда крепко связаны друг с другом. Он вздрогнул, вспомнив, что она ему не совсем сестра, то есть сестра только по отцу, – Заходи быстрее, пока не прибежал ещё кто-нибудь.

– Не прибегут. Бабушка запретила тебя беспокоить, – сестра уселась рядом с ним. – Она тебе рассказала, да?

– Ты знаешь?! – Ричард схватил сестру за руку, но тут же разжал пальцы.

– Уже несколько недель как. Мне кажется, она тренировалась на мне перед разговором с тобой. Со мной ей проще, я девушка и всякое такое.

– И ты ничего не сказала мне?

– Слово форессы, знаешь ли, – Марина вздохнула. – Бабушка попросила меня ничего не рассказывать, но пообещала, что всё скажет сама.

– А ты… ну, – он смотрел на сестру, как скрывающийся мутант, обнаруживший у другого точно такое же уродство, – что ты об этом думаешь?

Наверно, с его стороны это неправильно – говорить с девушкой о подобном, но Марина, Ри-вторая (их позывные, придуманные для игры и как-то прижившиеся) – это единственный человек, с кем вообще имеет смысл разговаривать об этом. И ближе друга у него нет.

– Сначала было просто противно. А потом я много думала о своей матери. Мне нравится, что она была военной, носила форму и сражалась. Но меня бесит, что потом она стала шлюхой, – произнеся ругательство, девушка опасливо оглянулась.

– Она не была шлюхой, – тихо, но твёрдо сказал Ричард. К чёрту ругательства и приличия, но глаза женщины из сна жгли его душу.

– Она позволила себя изнасиловать и осталась жива после этого. Как минимум, так долго, чтобы нас, то есть меня смогли вынуть и засунуть в репликатор, – щёки Марины пылали то ли от стыда, то ли от ярости. – Леди бы так никогда не поступила.

– Понимаешь, она ведь не была фор-леди. Она была солдатом. И, я думаю, у неё был приказ выжить, а хороший солдат приказов не нарушает. Знаешь, мне кажется, она не сдалась. Не позволила себя сломать. Может, они и хотели посмеяться над женщиной, надевшей мундир, но это был их позор, а не её.

Сестра медленно кивнула.

– Наверное. Мне трудно представить, как ведёт себя женщина-военная. Я знаю, что сама бы ни за что не сдалась в плен, но я – фор-леди, а не солдат. Спасибо, Ри.

Какое-то время они молчали, глядя друг на друга. Марина крутила на запястье браслет, Ричард выстукивал мотив песенки. Первым заговорил он:

– Но мы ведь всё равно близнецы…

– Конечно, – девушка тряхнула головой, – что бы там ни было, для нас не изменится ничего. Хотя я боялась, что ты не захочешь потом звать меня сестрой. Или шарахаться начнёшь.

– Может, и начну. Только не от тебя.

– А от кого? Бабушка не виновата, ей просто труднее говорить с тобой, чем со мной.

– От себя. И… портрета в гостиной. Я его ненавижу.

– Из-за того, что он сделал?

– Ага. И из-за того, что я на него похож. Получается, я стану таким же.

Марина выпрямилась и сцепила пальцы.

– Он был… ну ладно!

– Девушки таких слов не знают, – скривился Ричард.

– Знают, но при парнях не говорят, – парировала сестра. – Мы вообще о многом знаем и думаем, только стараемся думать это молча. Так вот, я уверена, если бы бабушка считала, что ты способен на такое, если бы она хоть на секунду в это поверила, она бы…

– Прирезала меня, как мутанта!

– Точно! – Глаза Марины сверкнули. – Когда она мне рассказала, ну… всю эту историю, я поняла одну вещь. Она безумно любила нашего отца – единственный сын, все такое – но того, что он натворил, она бы не простила ему никогда в жизни. Ну, или ему бы пришлось очень постараться.

– Дело не в ней и не в нём, – и не в той женщине с пылающими ненавистью глазами, – дело во мне.

– В тебе… После рассказа бабушки я поклялась, что никогда, ни при каких обстоятельствах не позволю сделать меня… взять меня против моей воли. Умру, но не позволю. У меня же не может быть приказа выживать любой ценой, – чуть мягче добавила сестра, – Так вот, если фор-леди может дать клятву, что не позволит взять себя силой, то фор, наверно, может поклясться, что никогда не изнасилует женщину, кем бы она ни была.

– Может, – Ричард выдохнул, чувствуя, что незримая грязь, невидимое болото потихоньку разжимает хватку, – Спасибо, Ри-вторая.

К ужину они успели, а слуги, точно заколдованные, старательно не замечали ни испачканного платья Марины – в домике было пыльно – ни волос Ричарда, после купания превратившихся в воронье гнездо. Улучив момент, юноша скользнул к портрету отца. Тот гордо улыбался – герой на пути к своему подвигу.

– Я знаю, что ты сделал, – прошипел Ричард, пристально глядя на портрет. А ведь отец тут такой молодой, скоро он сравняется с ним по годам! – Я твой сын и наследник, и твой… поступок – тоже моё наследие. Но как мне поступать, я решу сам.